– Заходи же! – услышала я Его голос.
Я почувствовала озноб, дрожь, холод, страх, радость, наслаждение, страсть, возбуждение и ещё что-то, что обозначалось странными полуощущениями, полунеощущениями, которые появлялись и исчезали, как живые создания, то наполняя мою пустую оболочку, то покидая её вновь.
Всё моё тело покрылось маленькими капельками пота, словно меня посадили под огромную лампу и рассматривали через микроскоп, словно на меня были направлены тысячи обжигающих, испаряющих, ослепляющих лучиков искусственного солнца, на которые меня заставляли смотреть, не давали закрыть глаза, и из моих глаз начинали течь сначала солёные слёзы, затем солёная красная кровь, которая, мгновенно застывая, засахаривалась и покрывалась белыми кристалликами, словно клубничное варенье в большой стеклянной банке…
Я почувствовала запах краски, которая, как мне казалось, растворялась под моими ладонями, на стене, за которую я держалась…
– Заходи! – слышала я снова настойчивый, просящий приглушённый голос.
Я оторвала руку от липкой стены и попыталась открыть дверь. Сперва осторожно и аккуратно я надавила на ручку и толкнула дверь, затем сильнее и, наконец, совсем сильно. Уже практически в истерике, я била дверь ногами, колотила по ней своими маленькими костлявыми и гремящими кулочками, попыталась навалиться на неё всем телом, которое внезапно начало уменьшаться, будто я выпила эликсир, оставленный мне Алисой…
– Помнишь, ты просил меня когда-то оставить тебе немного? – услышал я её голос.
– Да! – ответил я задумчиво.
– Вот, я оставила тебе, пей! Теперь ты можешь стать таким же маленьким, как я стала! – услышал я её заговорщический тон. – И мы вместе поедем путешествовать по «Стране Дураков».
«Как странно! – подумал я. – Кто-то её явно подговорил, она бы сама не оставила мне ничего…»
Я болел уже вторую неделю, у меня была температура, я кашлял и потел. Мама, когда приходила с работы, поила меня горячим чаем с малиновым вареньем. От варенья я потел ещё больше, и мне приходилось постоянно менять пижаму. Но это было лучше, чем горячее молоко, от которого меня тошнило. Мама приходила с работы и тут же мчалась ко мне. Не знаю, оттого ли, что волновалась. Или, скорее, из-за чувства долга, которое ей было присуще в гипертрофированном виде.
– Как ты, мой мальчик? – произносила она заранее испуганным голосом, трогая мой горящий лоб своими холодными руками.
– Хорошо! – вяло отвечал я и начинал задыхаться от приступа кашля.
