— Лично у меня есть кое-какие оговорки на этот счет, — сказала моя мать. — Остается надеяться на то, что это всего лишь напускная храбрость. Референдум может стать поводом к войне, а это, осмелюсь заметить, совсем не то, чего жаждет наш народ.
— Боюсь, что Эдит права, — поддержала ее бабушка. — Ходят слухи, что Англия и Франция непременно окажут военную поддержку Чехословакии, если на нее нападет какая-нибудь страна. Об этом писали в сегодняшних газетах.
— Англичанам и французам намекнули, что им стоит воздержаться от опрометчивых шагов подобного рода, — возразила Эдда, покраснев. — Они не посмеют с нами связываться. Судетская проблема их не должна касаться. Это наше внутреннее дело.
— Верно, фюрер именно так и сказал, — вступил в разговор Петер. Эдда не дала ему договорить и резко оборвала его.
— И он прав! Надеюсь, что вчера вечером он абсолютно понятно выразился.
— Возможно, он ошибается, моя дорогая, — продолжил Петер. — Не исключено, что все обстоит прямо противоположным образом и он вмешивается во внутренние дела этих стран. Разве Чехословакия не их детище? Может, они присматривают за ней, как за своим чадом, как и должны поступать приличные родители, и не хотят, чтобы кто-то другой говорил ему, как вести себя?
— Похоже, мой дорогой, что ты сильно оторвался от нашей жизни и не знаешь, как идут дела в последние годы в Германии, — парировала Эдда, сверкнув глазами. — Похоже, что ты ничего не понимаешь в новом мышлении. Мы не верим в то, что послевоенное мироустройство по-прежнему остается идеально правильным и неприкосновенным. Мы думаем, что у него больше нет будущего. В настоящее время чехи продолжают угнетать три с половиной миллиона немцев! Я тебе скажу вот что — фюрер этого не потерпит! Он положит конец этой несправедливости!
— А что, если ему не позволят это? Что, если им нет дела до того, что ты называешь новым мышлением или возрождением нации? — стоял на своем Петер.
— Они никуда не денутся и уступят его воле. Мы верим в правоту нашего дела. В этом наша сила. Фюрера поддерживает вся нация!
— Ради бога, давайте не будем говорить о политике! — проворчал мой отец. — В этом нет абсолютно никакого смысла. Разве нам известны все факты? Конечно же нет! И поскольку это так, разве имеют какую-то важность все наши рассуждения? Давайте не будем вести себя как политики, ведь от нас ничего не зависит. Терпеть не могу пустых словоизвержений!
Но Эдцу, если она разошлась, практически невозможно остановить.
