Поглощенная мыслями о раскаянии и очищении, Каролина не заметила, как открыли урну, и не прислушивалась к прощальным словам Люка, которые уносил свежий ветер. Когда она, растроганная и дрожащая от волнения, наконец отвлеклась от своих раздумий и попыталась подключиться к церемонии, рука Люка (та самая рука, которая этой ночью жгла ей кожу сквозь платье) зачерпнула пригоршню пепла и бросила в море. При этом Люк слегка наклонился вперед. Серебряный крестик, какие носят католические священники, сверкал за отворотом черной рубашки, пока Люк своим чарующим голосом читал поминальную молитву:
— Да воздастся нам по делам нашим…
3. Пикник на мосту Искусств
— Надолго не задержусь. Обещаю.
— Не волнуйся, детей я накормлю и уложу.
— Ты — прелесть!
— А то. Желаю хорошо провести время, дорогая!
Муж даже чмокнул ее в щеку на прощанье, и тем не менее на сердце у Элизы было далеко не так спокойно, как хотелось бы. А дети даже не оглянулись на нее, когда она сказала им «до свидания», но не чувствовать себя виноватой Элиза все равно не могла. Детям наверняка удастся разжалобить Марка и лечь спать позже обычного, с утра они встанут мрачные, будут невнимательны на уроках — и все из-за нее, нерадивой матери. Когда речь заходила о том, чтобы развлечься, доставить себе удовольствие, как когда-то в студенческой молодости, Элиза становилась своим самым суровым надсмотрщиком. Для встречи с подругами ей вечно приходилось изобретать какие-нибудь предлоги и оправдания, которых, собственно, никто от нее не требовал. «Не напрягайся! Расслабься! Хватит считать себя незаменимой!» — твердил ей здравый смысл. Элиза молча соглашалась, и все-таки ей было легче оттого, что сегодня у нее имеется веская причина уйти из дома: две лучшие подруги, одна из которых только что развелась, а другая чуть было не вышла замуж, рассчитывали на ее поддержку.
Стоило ей оказаться на улице, как угрызения совести растаяли в теплом воздухе. Перекинув корзинку из одной руки в другую, она влилась в поток туристов, стараясь не думать о том, что два часа спустя ей придется проделать тот же путь в обратном направлении. Конечно, она вернется. Хотя бы потому, что идти больше некуда. Не то чтобы ей опостылел домашний очаг, но уж слишком все было предсказуемо в ее тридцатишестилетней жизни. Словно лабораторная крыса, она без конца проделывала один и тот же путь по раз и навсегда протоптанной дорожке, с которой ей уже никогда не свернуть. С каждым годом все меньше заинтересованных глаз смотрело ей вслед. Выйдя за человека на десять лет старше, маленькая языкастая брюнетка мигом обрела буржуазный лоск и утратила непосредственность. Получив звание профессора филологии в частном колледже, Элиза стала одеваться в том же стиле, что и матери ее учеников. Марк находил, что это делает ее моложе, Каролина и Флоранс уверяли в обратном. Но по сути, люди, чья жизнь лишена и горя и радости, не имеют возраста.
