Ллио поперхнулся утешениями, а женщина продолжила:
— А у тасарези женщин только из-за позора стригут. Вот их мальчишки её и обижают. А уйти мы пока не можем — несколько наших в тюрьме сидят, суда ждут.
— А кто такие тасарези? — вырвалось у Ллио.
За что сородичи говорившей сидят в тюрьме, он предпочёл не уточнять.
— Светлокожие, оседлые, — пояснила сахези и внимательно посмотрела на него: — А откуда ты знаешь те слова, что сказал, и почему при этом не знаешь про тасарези?
— Тхар сказала. Это моя подруга, она кочевала с Галеро… — начал Ллио и увидел, как расплывается в улыбке сахези:
— Тхар! Как она? Давно её не видела. Слышала, она ушла от Галеро.
— Да, а вы, случайно, не Сури? — предположил Ллио.
— Нет, — покачала головой сахези. — Я Риаци. А это Мирхети, — указала она на девочку.
— А я Ллио, — представился эльф.
— А Тхар здесь? Пусть приходит, — оживлённо предложила сахези.
— Да, только она… болеет, — признался Ллио. — Она упала с лошади и не встаёт.
— А чего ты тогда здесь сидишь? — нахмурилась сахези. — Тоже мне, мужчина! Женщина не встаёт, а он ушёл! А если ей воды подать надо будет?!
— Да, я сейчас пойду обратно, — смутился Ллио, сползая с края повозки, на который присел в процессе разговора, и чувствуя, как краска стыда заливает щёки, хотя в распоряжении Тхар был добрый десяток рук, способных поднести воды.
— Да я тебя не гоню, — усмехнулась сахези. — Вот моя Хети даже плакать перестала, всё на тебя смотрит. Эльфов она раньше не видела.
— Мама хотела чужие волосы мне приделать, но они все от мёртвых тёток, — шмыгнув носом, вставила девочка, неловко вытирая слёзы, обиженная тем, что про её горе забыли.
Риаци кивнула.
— Мы с подругой жену лекаря этого поймали и хотели обстричь, а у неё на голове три волосины, — с детской непосредственностью пожаловалась сахези. — Так бы сходили к цирюльнику, парик сделали. И были бы снова косы у моей Хети, пока свои не отрастут.
Девочка снова шмыгнула носом и прерывисто вздохнула, грустно потянув на лоб край обмотанного вокруг головы платка.
И Ллио осенило.
Он наклонился к девочке, перекидывая через плечо собственный хвост, перевязанный зелёной лентой, и спросил:
— А мои — хочешь?
После смерти Ллан, в знак траура, Ллио ополовинил спускавшиеся почти до талии волосы, но за прошедшие месяцы они отросли, и из них вполне можно было заплести приличные косы.
Но девочка помотала головой:
— Они же белые!
— Правда, — кивнула сахези. — Спасибо, но куда ей светлые? Мы все черноволосые.
