— Ко мне тут приходил его старый друг. Так почему они за ним гоняются?
— Они не говорят. Самого главного эти придурки, как всегда, не скажут.
— Спасибо, Расси. Мне пора.
— Если узнаю что-нибудь еще, позвоню.
Она положила телефон в сумку и пешком отправилась в отделение банка «Абса» на Херенграхт. К окошку справочной ей пришлось постоять в очереди. В голове крутилось то, что она только что узнала. Телефон зазвонил снова.
— Аллисон слушает.
— Привет, Аллисон, меня зовут Джон Модизе. Я веду ток-шоу на радиостанции SAFM.
— Привет, Джон.
— Это ты написала статью о чернокожем байкере?
— Да.
— Не хочешь выступить у меня в шоу сегодня утром? Я возьму у тебя интервью по телефону.
Аллисон задумалась.
— Я не могу.
— Почему?
— Джон, не хочу компрометировать себя. Ты из конкурирующей организации.
— Понимаю, но следующий номер твоей газеты выйдет только завтра утром. За это время много чего может случиться…
— Нет, не могу.
— Ты в курсе, что твой байкер состоял в «Умконто ве сизве»?
— Да, — ответила Аллисон, и у нее екнуло сердце. Она теряет ведущую роль! — Откуда твои узнали?
— Мой продюсер связался с полицией Бофорт-Уэста. Он выскользнул у них из пальцев всего час назад.
Как же быстро все всё узнают!
— Знаю.
— Видишь ли, эти сведения не являются тайными. Они доступны для всех. Поэтому, если ты выступишь в шоу, никакого вреда не будет.
— Спасибо, но все же не стоит.
— Ладно, но если до одиннадцати передумаешь, звони.
— Хорошо.
Как раз подошла ее очередь.
— Здрасте, — сказала она. — Я ищу миссис Мириам Нзулулвази. Она здесь работает.
— Я покончил со всем этим. Я покончил с драками, с насилием, ненавистью. Особенно с ненавистью, — сказал он.
Дело было в госпитале в Милнертоне, он стоял рядом с койкой своего белого друга, бывшего полицейского Затопека ван Гердена. Их обоих накачали лекарствами, они были забинтованы с головы до ног, все у них болело. По странному стечению обстоятельств ранения у них были одинаковые. В то время он еще работал на Орландо Арендсе. Он тогда ощутил некое внутреннее сияние, как будто узрел новую жизнь, ощутил то, что психоаналитики называют периодом просветления. Ван Герден смотрел на него без всякого выражения, только в глазах сквозил намек на сострадание.
— Не веришь, что я смогу измениться?
— Крошка, поверить трудно.
Крошка. Так его тогда звали. Начав новую жизнь, он отказался и от прежней клички, как змея, которая сбрасывает кожу. Кличка служила лишь напоминанием о зловещем прошлом. Преобразившись, он снова стал Тобелой. Так его окрестили.
