Не меньшее возмущение москвичей вызывали непрекращающиеся пиршества во дворце, демонстративная роскошь гостей и их непомерные траты на угощения, платье и украшения. Русские люди были убеждены, что происходит расхищение царской казны, что достояние Отечества, собранное умом и трудом предшествующих государей, «уплывает» в руки неприятелей России.
Вряд ли понравилось москвичам и факельное шествие, сопровождавшее переезд Марины Мнишек из монастыря в новый царский дворец. Форменным вызовом православным русским устоям явилось и само бракосочетание, устроенное в канун праздника святителя Николая, когда венчание в принципе не положено, не говоря уже о венчании на царство еще (!) невесты, чего прежде и царицы-то не удостаивались.
Серьезно упал в глазах русского боярства Лжедмитрий во время встречи с послами польского короля, прибывшими вместе с невестой. Московских бояр, воспитанных на обычаях местничества и правилах старины, до глубины души возмутило, что самозванец принял из рук посла королевскую грамоту, в которой он именовался князем. Не великим князем, не царем, что было уже признано другими монархами, и не императором, чего он по глупости добивался, а всего лишь князем. Такого унижения для Русской державы бояре простить не могли и не простили.
Восьмого мая 1606 года состоялось венчание Марины Мнишек на Царство Московское и всея Руси и сразу же — ее бракосочетание с самозванцем. На следующий день начались свадебные торжества, сопровождавшиеся разного рода недоразумениями: это и отказ польских послов присутствовать на обеде из-за несоответствующего, по их мнению, места за свадебным столом, и угрозы со стороны царицы отхлестать кнутами чересчур любопытных своих соотечественников. Но были и куда более серьезные происшествия.
Так, абсолютно неадекватно вел себя сам новобрачный. Он то панибратствовал со всеми поляками, то отпускал непристойные шутки в адрес Папы Римского, австрийского императора и польского короля. Доверившись давнему предсказанию чернокнижников о своем славном тридцатичетырехлетнем царствовании, самозванец считал себя будущим освободителем христианства от турецкого гнета, ставя себя на уровень не ниже Александра Македонского, которого он обязательно победил бы, живи они в одно время. Не придавал он значения и явным признакам назревающего бунта как со стороны бояр, так и со стороны служилых людей. А признаки эти были куда как красноречивы. Одиннадцатого мая дьяк Тимофей Осипов при большом стечении московской знати и иностранных гостей вместо того, чтобы торжественно объявить Марину царицей и тем самым открыть церемонию принесения ей присяги, провозгласил царя расстригой и еретиком, а Марину — иезуиткой и язычницей, оскорбляющими одним своим присутствием московские святыни, за что был тут же убит и выброшен из окна. 15 мая в Кремле поймали еще каких-то шесть заговорщиков, троих убили на месте, а других бросили в застенок и подвергли пытке. Народ московский, возмущенный наглым и беспардонным поведением казаков и польской шляхты, принимал свои меры. Купцы перестали продавать им порох и оружие. По ночам толпы людей ходили по улицам, ругая и избивая попавшихся на их пути поляков, а однажды четырехтысячная толпа собралась вокруг дома князя Вишневецкого, и только благодаря крепкой страже дело не закончилось кровопролитием.
