— Копают, — угрюмо констатировал он, усаживаясь обратно. Нервное напряжение ощущалось в каждом его движении. — Но еще все так же далеко. Ты спрашивал, что теперь делать? У нас много путей. Выбирай. Во-первых: можно застрелиться. Прямо сейчас. Наверное, это не больно. А главное — быстро. Во-вторых: можно дождаться, когда откопают и дать бой, и все равно погибнуть, но уже как герои хреновы из американских боевиков. Шансов на победу нет никаких. В-третьих: можно сдаться в плен и опять-таки сдохнуть, но уже рабами, и при этом хорошенько и красиво помучаться. Есть четвертый вариант — застрелить друг друга на раз-два-три и все едино сдохнуть. Сдохнуть! Сдохнуть! Сдохнуть!.. С какой стороны не посмотри, кругом смерть. Так какой же я в задницу командир, если вас всех на смерть повел?
— Не горячись, Витя, — после некоторого молчания проговорил Самарин. — Ты меня на смерть не привел. Я сам выбрал службу, не ты выбирал за меня и не родители мои. Я сам. Значит, за меня ты не отвечаешь.
— Плохой аргумент. Слабый. Это я вас к той сраной речке повел и я виноват во всех смертях. Я! Понимаешь? Я.
— Да, что ты заладил, как магнитофон? Ты, значит, ты. Успокойся. Может, они покопают немного и плюнут, а мы отсидимся и выползем отсюда. Ты меня еще с женой, хоть и бывшей, познакомишь. Или хотя бы фото в семейном альбоме покажешь. А потом поедем ко мне и на моей свадьбе напьемся в хлам. Я решил. Если живым выберусь, женюсь на этой, как ее там. Ну, на той, что родители мои сватали.
— Давай, сейчас выпьем. Глядишь, проще жизнь покажется. Пусть и укоротится лет на тридцать.
— Слушай, старлей. Я понять не могу. Ты что такой слабый? Жить хочешь? Так ведь и я хочу. Или ты думаешь, что я на войну приехал подыхать? Ошибаешься. Я приехал сюда, только не говори, что это пафос, родину защищать. Насколько я понял, ты погоны надел для того же и сам, а не по принуждению. Я прав? Так чего же ты хочешь? Мы с тобой шли, прекрасно понимая, что можем погибнуть. Они не собирались служить, — он махнул рукой в сторону закутка, где лежали Власов и Скворцов. — Их призвали, а мы-то с тобой сами. Понимаешь? Да сейчас мы в жопе. Да еще чуть-чуть и нам отрежут головы. Но не стоит стонать, как баба. Мне тоже страшно. Я тоже сейчас в штаны наложу. Но спиртом не заглушить страх. Пьяный проспится, дурак — никогда.
— Да, пошел ты, умник хренов! — взорвался Романов. — Ты, бля, меня не бери на характер. Ты хоть знаешь, за что ты воюешь? В гробу я видал такую войну. Мы тут гнием и дохнем, а там в Москве твой розовощекий папаша с арабами торгует, с теми самыми, которые сюда оружие поставляют. Ты что думаешь? Что тебя твой папаша выкупит из плена? Да хрена лысого! Ты из спецназа, парень! Забудь о выкупе. Тебя показательная казнь ждет. Ритуальным антикварным кинжалом семнадцатого века по горлу и в канаву червей кормить. Понял? А папаша твой жирножопый не успеет и кошелек открыть, как тебя не станет. И не хер на меня так смотреть, и поучать меня не надо. Я уже настолько ученый, что тебе и не снилось в твоей Москве. Я не напиться хотел, а всего лишь выпить. И если ты думаешь, что мне нужны сто грамм для храбрости, то ошибаешься. Я не боюсь подохнуть. Я не хочу умирать просто так. Мне еще охота вернуться и ту мразь, что приговорила нашу группу, мою группу! — в клочья порвать.
