— Когда революция началась, мужики гужом шли к барину, требовали отдать им землю. А он перепугался и ускакал на тройке, взяв с собой только деньги и кое-что из одежды. А все его добро — посуду, мебель, картины — приказчик, Кирилл Порфирьевич, к своим рукам прибрал. Где-то распродал и бежал. А в двадцатых годах опять тут вынырнул и поступил на спиртозавод счетоводом. Я тогда работала у попа в прислугах, была глупая-преглупая. Народ-то не любил этого Кирилла Порфирьевича. Он ходил бывало по селу заносчивый, строптивый. Любил, чтобы перед ним за версту шапку ломали. Никому копейки никогда взаймы не давал. Дом их люди умные обходили, а я, битая дура, возьми и влюбись в его сына Захара. Малый-то он был — одно загляденье, хоть картинки с него рисуй, а по душе слабый. Отец ему запретил на мне жениться. Я очень бедная была.
Потом сморкнется в фартук, всхлипнет и продолжит:
— Ну вот. Убежали мы с ним в это село, где сейчас живем, тут дом его тетки возле церкви стоял, кузнец теперь там поселился, и стали у нее мыкаться. Поехал Захар просить у отца выдела. Прожил у него дня три, а никак все не осмелится разговор про дело начать. Напился пьяным и только тогда речь повел о выделе. Отец ему все обещал, а сам спиртом накачивал. Споил совсем и ни с чем его выпроводил. Ночью, слышим, около дома сани заскрипели. Вышли, глядим, лошадь порожняком пришла. Поехали искать Захара. А он на полдороге вывалился из саней на ухабе и лежит скрюченный, наполовину занесенный снегом. Потрогала я его, а он как деревянный. Замерз. И вот с того время захворала я. Чуть поволнуюсь, и сердце начинает, как подстреленная куропатка, трепыхаться, того и гляди из груди выскочит. Да и ты без отца выросла, горя вволю хлебнула. А все отчего? Замуж надо выходить своим путем и своим чередом, да и мужа попроще выбирать.
Марине жалко мать. Еще в детстве у нее сердце обливалось кровью, когда мать бывало сядет под дубом, что посажен у отца на могиле, опустит свою рано поседевшую маленькую головку на колени и замрет. И непонятно было Марине: оплакивает ли мать отца или думает о ее безотрадном детстве. Сколько раз она плакала, думая, почему у нее нет отца, почему до того, как она родилась, ей уже обрекли горькую долю? И теперь такая же судьба ожидает ее ребенка. Родится он, подрастет, начнет разговаривать, спросит: «Мам, а где мой папа?» Что ему ответить? А он опять скажет: «У других есть, а у меня нет. Дай мне папу!..» «Уехать от позора куда-нибудь, — переодеваясь в сухое, напряженно размышляла Марина. — Но как оставишь одну больную мать?»
