В ответ на молчание он тяжко вздохнул.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Да и просто на улице — тоже ведь не всякий на ходу молится, молитва к небу одна-одинешенька поднимается. а поглядеть сверху от кого? А от меня! От раба Божия Андрея — о рабе Божьей Ксении… Другой такой молитвы нет, господи, одна моя — такая. Ты ей, бедненькой моей, без покаяния помереть дозволил — так вот и гляди, и слушай, Господи. Я замолю ее грехи! Буду замаливать, доколе не услышишь! Я, раб Божий Андрей — за рабу Божью Ксению…
В карете визави сидят граф Энский, вольготно раскинувшись в кресле, и отец Василий в скромном своем облачении, от неловкости весь поджавшись.
ГРАФ. Стало быть, тут ее и можно увидеть?
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Тут, ваше сиятельство.
ГРАФ. Так государыне и доложу. Уж коли ей по сердцу такие диковины… Воля твоя, а тут что-то надобно предпринять. Бегает по улицам в придворном мундире!
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Господь ее посетил. А люди и дивятся…
ГРАФ. Коли Господь посетил — на то обители есть…
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Подвиг юродства можно нести и не в обители. В святцах немало тому примеров.
ГРАФ. Подвиг юродства? Какой же подвиг? Молодая вдовушка по муже затосковала и умом тронулась — так ее лечить надобно.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Лечить-то можно, да не хочет. Ведь она не совсем с ума сбрела, ложку мимо рта несет, а у нее все складно. Когда она домишко свой домоправительнице оставила и на улицу перебралась, родня восстала — мол, не может безумная сделки совершать. Так она весьма толково доказала, что, будучи в здравом уме и твердой памяти, домишко отдает, и бумаги подписала. И опять жить на улицу ушла.
ГРАФ. А при дворе и не слыхали! Точно ли подписала все бумаги и опять на улицу подалась?
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Сам не видал, а люди сказывали.
ГРАФ. Уж не домоправительница ли ее с толку сбила? Домишко-то денег стоит.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Нет, та — баба простая, куда ей.
ГРАФ. Диковинный случай. Бывало, что вдовы через неделю после похорон с женихами под венец убегали. Бывало, что постриг принимали — и даже прехорошенькие… Бывало, дома запирались, годами света Божьего не видели. А чтобы в мужском — по улицам? Что, батюшка, отцы церкви об этом сказать изволили?
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Мужское носить — грех.
ГРАФ. Ну, не такой уж и грех, коли сама государыня в маскарадах мужское платье носить изволит.
ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Ну, коли сама государыня…
ГРАФ. Да не чинись ты, батюшка! Ты мне полюбился. Я вот гляжу — ты мою мысль с полуслова ловишь. Другой бы исподличался, угодить мне стараясь, а ты вот ту блаженненькую защищаешь. Приходи ко мне, отец Василий, велю пускать без проволочки.
