Хирург разделывал бойца, как тогда дядя Проша — тощую коровью тушу Каждые выходные и праздники дядя Проша приходил к ним в гости со своей супругой. Тетя Зоя, полная женщина с добрым лицом и большими красными бусами на толстой шее, вытаскивала из сумки и торжественно вручала маме что-то небольшое, но податливое, завернутое в холщевую, в темных пятнах, бумагу Мама благодарила, как-то чересчур уж усердно, и отец все говорил дяде Проше: «Спасибо… спасибо…» Там всегда было одно и то же: кусок красного мяса. С него на чисто вымытые мамой половицы капала красная-красная кровь. Казалось, только маленький Андрей замечал это. Ему хотелось кричать: «Мама, мама, наш пол пачкается кровью!» Ведь если бы он так сделал, отец давно бы его выпорол. А тут он и мама все стояли и твердили свое бесконечное «спасибо»…
Беспомощное тело раненого дергалось, покорно подчиняясь каждому движению рук хирурга. На мертвенно-бледном лице — марлевая тряпка, смоченная эфиром. Наркоз.
Хирург отпиливает бойцу левую ногу выше колена. Медсестра своими руками держит голову бойца за щеки и уши. Фиксирует. Ее белоснежный халат давно уже забрызган кровью. Ее лицо такое же мертвенно-бледное, как то, что накрыто марлевой тряпкой.
Лицо доктора тоже скрыто повязкой. Только глаза, красные от хронического недосыпания. В воспаленном ореоле — зрачки, бессмысленно застывшие, остекленевшие. И вся его фигура застыла, будто спит стоя. Как лошадь. Двигаются только руки — залитые кровью механизмы. Вжик-вжик… вжик-вжик…
Наконец что-то тяжело и жутко упало на деревянный настил. Доктор наклоняется и подымает упавшую ногу. В углу у него ведро. Туда он кидает ампутированные конечности.
Пока Аникин дожидается своей очереди, он уже два раза слышит характерное звяканье. В этом тоже проявляется раздраженность доктора. Ведь он мог бы положить удаленную руку или голень в ведро аккуратно. Но швыряет нарочно с силой, так, что ручка ведра громко звякает по металлическому ободу. Наверное, таким образом он пытается взбодрить себя. Все равно что ударить по рынде.
Санитары приноровились к этому звуку. Они не дожидаются команды хирурга. Аникин предполагает, что они стоят рядом, снаружи палатки. Они тоже все слышат — как на разделочном столе оперируют очередного бойца. Как только ведро звякает, оба заходят в палатку.
Сейчас ведро не звякает. Нога отнята по бедро. В ведро не влезет.
— Санитары! — кричит доктор. Даже под повязкой видно, как морщится его лицо. Ему невыносимо тратить остатки сил на громкий крик. В голосе врача звучат усталость и злобное раздражение.
