Он до сих пор не мог поверить, что попал сюда, в «пятисотый». Где-то в глубине его мыслей постоянно жил страх. Вот придет откуда-нибудь из дивизии или из корпуса бумага. В этой бумаге будет написано, что испытуемый Отто Хаген зачислен в 500-й батальон по ошибке. И тогда его опять отправят в полевую команду, собирать трупы. Или еще того хуже… В штрафной лагерь.
Среди испытуемых ходили слухи о том, что подобные лагеря создали в самой Германии. Они были еще похлеще, чем Лапландский. Евреев и коммунистов перерабатывают там, как скот на бойне, и выделывают из их кожи обувь и сумки, и даже абажуры. Якобы штрафников, особо отпетых, могут отправить в такую мясорубку. Шульц как-то обмолвился Хагену об этом. «Обер-фельдфебель вроде как служил в таком лагере. Надсмотрщиком… Жуть, правда, Отто? Хотя какая, к черту, разница, где и как ты отдашь свой последний долг великому Рейху: здесь, в проклятой России, в качестве мясного фарша после артподготовки русских, или парой офицерских ботинок где-нибудь в Заксенхаузене. Как ты думаешь, Отто?»
Отто промолчал, так и не ответив на вопрос надоедливого Шульца. Но ответ у него был. Он чуть не сорвался с языка Хагена. Ответ этот был выстрадан в пропитанной трупным ядом похоронной команде, в ледовитых заторах Лапландского лагеря. Разница между «500-м» батальоном и другими штрафными была. Великая разница. Отто знал ей цену. Поэтому он и кинулся бегом исполнять приказ Барневица. Молча, без расспросов и объяснений. Барневиц объявился почти сразу после завершения рукопашной.
Они только-только зачистили от русских пятачок перед самыми заграждениями. Напряжение после ближнего боя еще не успело схлынуть, руки и ноги мелко-мелко трусились. А по цепи уже передают приказ ротного: восстанавливать участки заграждения, поврежденные русским танком. Он тут хорошенько наследил, расчищал коридоры для своей пехоты. Им бы сейчас скорее отступить, укрыться в спасительной траншее. А вместо этого выжившие после отчаянного броска должны возиться с чертовой колючей проволокой. Плотность огня усиливается. Русские наверняка здорово разозлились за уничтоженный танк и пехотинцев. Они начинают садить из всех стволов. Хорошо еще, что высота в этом месте теряет угол наклона, образуя что-то вроде горизонтальной ступеньки. Но Шульц уже матерится. Он недоволен этой ликвидацией порывов в заграждении.
— Сейчас нас к чертовой матери укокошат… — кряхтит он. Лежа на спине, он пытается прикрепить кусок проволоки к деревянной шпалере.
