…Июль. Майн гот, что творится! В наступление перешли русские, — фиксирует в дневнике Руммер. — Они теснят нас справа и слева. Они загоняют нас в "котлы". Неужели и я окажусь в одном из них? Управление войсками дезорганизовано. Все смешалось — и штабы, и тылы. Разве нами уже никто не командует? Отхожу вместе с Манфредом Броднером. Он уже полковник, легко контужен. По старой памяти поручил мне таскать свой портфель, набитый какими-то бумагами. Меня предупреждал: "Бумаги конфиденциальны"».
Борцов листал уже последние страницы.
«5 июля. Форсировали речушку с топкими заболоченными берегами. Невыносимо тяжело, и не только физически. Солдаты, да и многие офицеры (только не я!) пали духом. Эти вояки уже ни на что не способны. Какие же они арийцы! По сильно заболоченной местности за сутки отошли на три километра. Наши ряды продолжают редеть. Куда они уходят? Неужели к русским? Позор! Сегодня Броднер (он уже стал начальником отдела и полковником) предложил мне впредь постоянно находиться при нем. Зачем? Таскать все тот же портфель с тайнами дивизионной разведки? Кому они теперь нужны? Лично я все эти бумажки сжег бы на первом костре.
Что пуще всего нам надо сейчас хранить? Конечно же наш воинский дух. Утратишь его — значит утратишь все. Мы, немцы, способны были на такие подвиги! Нам покорилась вся Европа… Об этом же надо не забывать. Помнить и — сражаться! Только сражаться!
7 июля. Отдых на болоте. Раздали остаток продуктов. Полковник мрачнее тучи, ни с кем не разговаривает. Исключение, и то в редких случаях, делал мне и дивизионному доктору Шульце. В двадцать ноль-ноль идем дальше.
8 июля. Отдых в лесу. Чуть было не забыл в ельнике портфель. Когда вспомнил о нем — Броднер ужасно побледнел.
9 июля. Сегодня к полковнику, неожиданно для меня и доктора, прибыл какой-то разведчик в звании гауптмана. Имя не афиширует. Лишь после его отбытия Броднер шепнул мне: "Работает в русском тылу". В подобных случаях лишних вопросов не задают.
10 июля. Над нами кружил русский самолет, разбросал листовки. О, ужас! Доктор подхватил одну из них и стал читать вслух. Оказывается, командование Красной армии предлагает нам прекратить сопротивление и сдаться. Неужели согласимся? Лично я ни за что!
15 июля. Нас внезапно обстреляли. Не партизаны ли? Отвечать огнем полковник запретил. Мы втроем отползли в кусты. Я прилег поближе к Броднеру, вдруг вижу: расстегивает кобуру, достает браунинг. Зачем? Стрелять? Но в кого? Рука полковника дрогнула, затем стала твердой. И он начал медленно поворачивать ствол к правому виску. "Господин полковник!" — вскрикнул я, а доктор вцепился в его руку. Прогремел выстрел, но пуля только обожгла висок.
