Заметно располневшая фигурка Ники уже давно скрылась из виду, а Алеша все стоял на веранде и смотрел ей вслед. Потом, опомнившись, заметил, что Оленьки нет рядом, пошел ее искать и обнаружил в спальне. Его юная любовница уже оделась и теперь медленно и как-то демонстративно собирала свои вещи.
– Ты чего это? – изумился он.
– Я уезжаю домой, – прозвучало в ответ.
– С чего это вдруг? – Он и правда не мог этого понять.
На миг Оленька оторвалась от складывания одежды – той самой ярко-желтой юбки, которую она так любила и которая так нравилась Алексею, и подняла на него глаза:
– Рано или поздно это должно было случиться, Алекс. Тебе все равно пришлось бы выбирать между женой и любовницей. И я уезжаю, чтобы тебе легче было это сделать.
Эти слова, как показалось ему, прозвучали как-то неестественно, по-киношному, что ли. Словно Оля не уходила от любимого человека, а играла роль женщины, которая так поступает. Или даже сочиняла текст для нее. Да-да, именно так – сочиняла текст.
Алексей прислонился к стене. Он не сомневался, что по сценарию, который, конечно же, уже был готов в хорошенькой Оленькиной головке, он сейчас должен был броситься к ней, обнимать, целовать и говорить, говорить… Уверять ее, что его выбор сделан и время на раздумье ему уже не нужно, он давно уже понял, что хочет быть с ней и только с ней… И так далее, и тому подобное. Наверное, она и за него уже придумала слова, сочинила текст и его роли. Последняя мысль почему-то особенно разозлила. Ну что за странные существа эти женщины? Обе глубоко на него обижены, обе решают уходить, и обе так хотят, чтобы он их задержал. Ну что за детские игры? Почему у нас, мужиков, все просто? Либо ты уходишь, либо остаешься. Либо прощаешь – либо нет. А тут устроили показательные выступления!.. Да ну их обеих к чертям!
Он ничего не сказал, торопливо оделся, вышел в другую комнату и видел в зеркало, сквозь неплотно прикрытую дверь, как Оленька все медленнее и медленнее кладет вещи в свою сумку. Потом она села на кровать и заплакала – по-детски, навзрыд, прижав к лицу маленькие узкие ладошки. Алексей смотрел на нее, но вместо жалости в нем шевелилось лишь раздражение. Ну какого черта!..
Он вышел из дома, хлопнув дверью. Двинулся мимо пруда с плакучей ивой, прошел через луг, погулял по лесу, усиленно стараясь не думать ни о чем неприятном. А когда пришел, Оленьки уже не было. Ни одной ее вещи в доме не осталось, по крайней мере, на видных местах. Только на столе лежала охапка одуванчиков, вернее бывших одуванчиков, на которых уже не было семян-парашютиков. Он оценил символизм, усмехнулся и без всякого сожаления выкинул стебли в помойное ведро.
