09 ноября 1938 г., четверть одиннадцатого утра
Сегодня Карла приковывать не стали, хотя допросная была все та же. Впрочем, и народу среди допрашивающих, прибавилось – кроме знакомых уже ему фон Рока, Борга и Вилигута появились еще двое. Один, в форме оберштурмфюрера СС, скучал в углу, казалось бы даже не замечая происходящего. Второй, довольно молодой мужчина в гражданском костюме, представился как Конрад Цузе[7] и даже энергично пожал Карлу руку.
— Вы готовы продолжить, герр Геббельс? — спросил фон Рок, просматривая свои пометки.
— А у меня есть варианты? — хмыкнул Карл.
— Думаю, что нет, — сухо ответил штурмгауптфюрер. — Приступим, пожалуй. Бригаденфюрер, вы, кажется, хотели быть первым? Прошу.
— Благодарю, — Вилигут взглянул на листок с перечнем вопросов, которые намеревался задать. Нет, он и так помнил их все наизусть, склероз еще не вцепился костлявыми пальцами в его мозг, но перестраховаться он считал не лишним. — Расскажите нам еще раз, юноша, только на этот раз подробно, как и при каких обстоятельствах вы перенеслись к нам из ноября 2006-го года.
— Да не изобретал я машину времени, не ищите, — страдальчески закатил глаза Карл.
— Мы и не сомневаемся, собственно, что имело место перемещение в силу неких природных сил. Теперь наша задача выяснить, каким именно стечением обстоятельств и природных законов активируется открытие межвременного портала.
Геббельс уставился на Вилигута совершенно ошалелым взглядом.
— Чего? — он помотал головой. — Можно теперь то же самое, только по-немецки?
Борг и фон Рок с трудом сдержали усмешки.
— Я говорю, — поморщился бригаденфюрер, — что если мы узнаем, почему вы попали к нам, то сможем отправить вас обратно.
— Класс! — парень аж подпрыгнул на стуле. — А когда? Не, у вас тут прикольно, но скучно – ни инета, ни телека, ни музыки нормальной – одно радио, где гоняют всякое старье. Прошлым вечером я вам сочинение про историю писал, а сегодня-то чем заняться?
— Найдем, — буркнул себе под нос Борг. Музыка будущего ему не понравилась, а когда он узнал, что половина композиторов – евреи, мысли Гиммлера стали ему как никогда близки. Исполнители, в большинстве своем, тоже не выдерживали никакой критики. Чтобы будущие германские дети пели песни (если это можно так назвать) негров – да никогда в жизни!
