- Нету, - ответил Юрок без всякой, кстати, зависти. Что-что, а зависть ему была чужда.
- Вот и я так же думаю, - сказал Игорь, пряча бумажник. - Но ты на всякий случай наври что-нибудь.
И направился к выходу, оставив Юрку на пороге догадки о тесной связи этого поначалу совсем непонятного заявления "Нужно определиться со своим мироощущением" с пухлым бумажником...
- Так-так, - сказал Аркадий Петрович Нелюбин, который наблюдал всю эту сцену на большом экране цветного монитора.
Телекамеры, спрятанные в нескольких точках зала, были совсем крошечные, с горошину, но имели хорошее разрешение, так что изображение на экране было четкое, детализированное. Западные спецслужбы только-только начали применять подобные телекамеры на практике.
- Ишь, пострел, - сказал Нелюбин вслух, хотя кроме него в кабинете больше никого не было. - Где-то бабки надыбал. Из-под контроля выходит хлопчик.
Между прочим, кабинетов у Нелюбина было три. Один, официальный, в гостинице "Ласточка", которая только на бумаге являлась гостиницей, поскольку 90% её площадей были сданы в аренду. Второй, неофициальный, в котором сейчас сидел Нелюбин, - в трех кварталах от торгового зала фирмы. И третий - в массивном сером здании бывшего райкома партии, ныне администрации ....ского района города, в отдельном его крыле, куда имелся изолированный вход. Крыло это, подсуетившись, в своё время "забили" комитетчики, и теперь здесь был как бы центр крутых коммерсантов из числа уволенных в запас, далеко еще не старых сотрудников спецслужб. Самому Нелюбину, ушедшему в запас три года назад с должности начальника отдела в Московском Управлении ФСБ, не было еще и пятидесяти, и он, хоть и погрузнел, по-прежнему мог надавать по ушам любому громиле.
- Так, так, - задумчиво сказал Аркадий Петрович. - Игорь Алексеевич Попов. Двадцати шести лет от роду. Ну что ж, посмотрим, что ты за Игорь Алексеевич Попов двадцати шести лет от роду. Похоже, что-то ты от нас скрываешь...
Игорь шел к набережной и думал, что зря, наверное, выдал себя с этим бумажником. Никто, вообще-то, за язык не тянул. Побахвалиться захотелось, показать, что теперь он особенный? В принципе, да, ибо в тот момент он ясно ощутил, насколько весь этот быт, все эти тараканьи бега, вся эта мышиная возня ради зарабатывания жалких грошей - мелки. Он хотел сказать: вот ради чего всё делается. Не ради процесса созидания, какое тут к черту созидание, не ради того, что ты не можешь без этого, что эта глупая работа наполняет твою жизнь, одухотворяет её, делает нужной и осмысленной, а ради этих вот невзрачных бумажек. Имей побольше этих нарезанных фантиков, и не нужно суетиться и колотиться, как рыба об лёд. Правда, при этом он не добавил, что доллары - это тьфу, всё дело в бумажнике, который умеет делать не только доллары, но и рубли, и песеты, и франки, и марки, и фунты стерлингов, а когда начнется путешествие, он будет шлёпать деньги тех стран, в которые занесет транспортировщик.
