Через два дня мы снова отправили маляров во двор. Французский офицер, воспользовавшись представившейся ему возможностью, прибарахлился белой курткой и брюками. Однажды днем он отправился на прогулку именно в этом наряде, спрятав его под шинелью и одеялом. В тот момент, когда процессия свернула с дороги в ворота на петляющую тропинку вниз в парк, его друзья помогли ему сбросить его барахло, и он прошмыгнул назад в ворота. Ни дать ни взять — маляр, идущий в другую сторону. К несчастью, наш унтер-офицер спросил у него гражданский пропуск и обнаружил, что поймал лейтенанта Деларю!
В конце месяца лейтенанта Ли и капитана авиации Танстолла судили военным судом за «недолжное использование музыкальных инструментов», то есть неподобающую игру на трубах. Это означало еще одно путешествие в Лейпцигский военный суд, а поскольку эти двое требовали четырех свидетелей, мы учуяли в этом покушение на массовый побег. В Лейпциге лейтенант Ли и капитан авиации Форбс бежали, но были пойманы. Унтер-офицер конвоя отвел их всех назад на станцию с поднятыми вверх руками. Обвиняемые получили три недели камер.
Огромнейшим препятствием, которое мы вынуждены были преодолевать в течение своих обысков, было обилие личных вещей, которые пленные собирали годами. В поисках спрятанных между страницами бумажных денег или пропусков нам приходилось просматривать несметное количество книг, порой доходившее до частных библиотек. Даже при кидании книг на пол целыми стопками, а мы часто так и делали, многие не открывались надлежащим образом. Повсюду, собирая пыль, лежали горы одежды, и зимней и летней. Ящики, шкафы, полки, самодельные табуреты, фотографии в рамках, музыкальные инструменты, бумаги, сапоги и туфли целыми дюжинами — все это делало утаивание крайне легким, а обнаружение — крайне сложным.
В свое время мы решили произвести «генеральную уборку». Самыми худшими были помещения англичан. Из дома они получали намного больше, чем пленные любой другой страны, а потому мы решили очистить их комнаты ото всего лишнего, оставив минимум личных пожитков.
Приказ был следующим: «Все ненужные личные вещи запаковать сегодня в комнате внизу под наблюдением нашего квартирмейстера. Ящики отнести в кладовую в немецком дворе. Дата 7.9.42».
Помещением, в котором должна была производиться вся эта упаковка более сотней офицеров по очереди, являлась маленькая комнатка примерно двенадцать на двенадцать футов — крошечный конференц-зал, разместившийся между столовой, таинственным пространством с одной стороны и кухней пленных с другой. Он был, разумеется, слишком маленький, и работа заняла бы несколько дней. Британцы снесли вниз мизерное количество своих пожитков и свалили их в одну кучу во дворе. Постепенно эту кучу перетаскали в эту крошечную комнатушку и принялись запаковывать в ящики на наших глазах. Пришли ординарцы и, вынеся их во двор, взвалили на плоскую ручную тележку. Они сопровождали это традиционное транспортное средство в наш двор, после чего перенесли весь хлам в одну из наших кладовых на четвертом этаже.
