— Вильям Монк? — повторил он.
— Ну да, так мне сказали. Того, что приходил к вам, звали Ранкорн, да… Мистер Ранкорн, инспектор, важная шишка, во как! — Мужчина вздернул лохматые брови. — Так что вы там натворили-то? Вы, верно, один из тех щеголей, что выуживают у джентльменов кошельки и золотые часики? — Круглые ласковые глаза смотрели без тени осуждения. — Когда вас сюда принесли, одежка на вас была господская. Правда, грязная, рваная и вся в крови.
Монк не ответил. Голова у него шла кругом от бесплодных попыток вспомнить хоть что-нибудь. Даже имя свое он словно слышал впервые. «Вильям», правда, звучало привычно, но это весьма распространенное имя. У каждого есть дюжина знакомых Вильямов.
— Так, значит, и не вспомнили… — дружелюбно заключил служитель. Он навидался здесь всякого, и его трудно было удивить. На его глазах люди умирали от чумы и оспы или бросались в бреду на стены. Незнакомец, который не мог вспомнить вчерашний день, был ему любопытен, но не более того. — Или просто не хотите говорить? — продолжал он. — Ну, я вас не виню. — Он пожал плечами. — Ищейкам только словцо скажи — сразу вцепятся… Так как насчет овсянки? Вкусная, густая, только что с плиты!..
Монк был голоден, кроме того, даже под одеялом его пробирал озноб.
— Да, пожалуй, — согласился он.
— Вот и славно, овсянка не повредит. Ох, чует мое сердце, завтра вы на меня опять уставитесь, когда я вам скажу, как вас зовут. — Служитель покачал головой. — Либо вы крепко обо что-то ударились головой, либо что-то скрываете. Ну, от ищеек… Нет, что же вы все-таки натворили? Стащили бриллианты из короны? — И мужчина, посмеиваясь, двинулся к чернеющей в глубине палаты печке.
Полиция! Да уж не вор ли он? Это предположение вызвало у него отвращение. Тем не менее даже эту мысль отбрасывать не следовало.
Кто он? Что за человек? Благородный герой или преступник? Или просто бедолага, случайно оказавшийся в неудачном месте?
Он еще раз попытался вспомнить хоть что-нибудь, но безрезультатно. А ведь он где-то жил, знал каких-то людей, их лица, голоса, характеры. И вот теперь единственной его реальностью стала грязная больничная палата.
Да, но его самого кое-кто знал хорошо. Полиция, например.
Служитель принес овсянку и принялся заботливо кормить Монка с ложечки. Варево было густым и безвкусным, но больной все равно почувствовал благодарность. Потом он снова лежал на спине, тщетно напрягая опустевшую память, однако сон оказался сильнее страха.
