Домой после работы Савка летел. Умывание перед обедом — дело обычное: все умываются. Но сегодня Савка так тер мочалкой свое лицо, уши, шею, что умывавшийся тут же на свежем воздухе Катаев подозрительно на него поглядел. Когда же Савка принялся приглаживать ладонями непокорные вихры, предварительно смочив их водой, Катаев окончательно убедился, что тут дело нечисто.
— Сав, а Сав! Что-то ты помадишься так? Зазнобу, что ли, завел? — спросил он, не выдержав наконец.
— Скажешь тоже: зазнобу! У малого молоко на губах не обсохло, а ты — зазнобу! — недовольно заворчал сосед с другой стороны.
Савка покраснел как рак и зашептал быстро: — Да что вы! Да я не к девчатам, я к кузнецу Кондрашову собираюсь: книжку он дать обещал!
— К Кондрашову? Это дело хорошее. Тот плохому не научит. Иди, — тоже понизив голос и оглядываясь на стряпуху, сказали собеседники.
А та уже поворачивала в их сторону свое вечно подслушивающее ухо.
Еще накануне Савка узнал о Кондрашове многое: узнал, что он «всегда за правду стоит», «сам много знает и другого может научить, как за себя постоять». Что шахтеры его уважают и слушают, а хозяева побаиваются. Однако не трогают: другого такого мастера не найти да и шахтеров опасаются — те за Кондрашова горой!
Таков был отзыв большинства. Но двое на вопрос Савки принялись разносить Кондрашова на все корки, и Савка постарался скорее замять разговор.
Умывшись и нарядившись в чистую рубаху, Савка был готов бежать к Кондрашову хоть сейчас, не пообедав, но побоялся насмешек Катаева: тот посматривал на него хитро.
Через несколько минут он уже был возле барака, где жил Кондратов. Взялся за ручку двери — такой же, как та, первая в жизни Савки дверь в земляцкий барак, в новую шахтерскую жизнь…
Вспомнил, как они с Андреем долго не решались открыть ту дверь. Вспомнил и себя: в кацавейке и лаптях, растерянного и испуганного.
Савка решительно открывает дверь в барак Кондрашова.
Войдя, Савка все же смущается: шахтеров много, все незнакомые. Где же Кондрашов? Оглядевшись, Савка видит его в дальнем конце барака. Он прохаживается между нарами — четыре шага вперед, четыре назад, заложив руки за спину, и что-то говорит сидящим там на нарах.
Время от времени он останавливается и жестикулирует правой рукой, будто бьет молотком. Савка подходит и молча садится рядом с другими, сняв картуз.
Приметив его, Кондрашов чуть кивает ему головой и улыбается одними глазами.
Савка еще вчера заметил, что глаза у него удивительные: орехового цвета, с искоркой, они одновременно и улыбаются, и приглядываются к человеку.
