Ни Мэй, ни Пессимист этого не знали, но белки и бурундуки, пробегавшие мимо, считали, что кот просто безобразен. У него были огромные острые уши и облезлый хвост, а сам он был почти совсем лысый, если не считать редкого пушка на мягкой коже. Уголки его пасти поникли в глубокомысленном унынии. Это выражение оставалось у кота на морде вот уже три года, с того самого дня, как Мэй получила его в качестве подарка на свой седьмой день рождения.
Кот ей сразу не понравился.
— Он же лысый!
— Эта порода называется голый сфинкс, — ответила мама. — Он просто не такой, как все.
— Он угрюмый.
— Нет, он всего лишь пессимист.
И мама объяснила Мэй, что пессимисты, как правило, печальны и часто впадают в меланхолию. С этим девочка не могла не согласиться. Кот определенно был печален. Похоже, он догадался, что Мэй не любит его, как только остановил на ней зеленые миндалевидные глаза, и теперь очень сочувствовал девочке.
Мэй, разумеется, не просила такого подарка. Ее первый кот, Фасолька, умер, когда ей было шесть, и с тех пор девочка проводила дни в скорбном уединении. Ни один другой кот не мог заменить ей любимца, названного в честь фасоли, которая, кстати говоря, относится к семейству бобовых. После его кончины Мэй решила одеваться только в траурный черный цвет.
А вот ее мама подумала, что дочери лучше завести нового кота.
— У тебя совсем нет друзей, — сказала мама, и в ее больших темных глазах, которые были еще больше и темнее, чем у дочки, мелькнула тревога.
Миссис Берд уже давно перестала уговаривать Мэй, чтобы та пригласила домой кого-нибудь из одноклассниц.
— Почему бы тебе не позвать Марибет?
— У нее ветрянка.
— Как насчет Клэр?
— Ее отпустят только на День президентов[1].
— А Мэрирут?
— У нее проказа. Вот жалость.
И все-таки однажды Мэй появилась в дверях маминой комнаты и, скрестив руки на груди, сообщила, что согласна завести кое-кого из кошачьих при условии, что это будет черный тигр.
С Пессимистом у нее никак не ладилось.
Заметив, что девочка на него смотрит, кот спросил: «Мяу? Миу-мяу? Миэй?»
— Между прочим, это мое имя. Нечего его трепать, — заметила Мэй.
Тук-тук-тук.
В комнату заглянула мама.
— Ну как тебе? Отличная школа, правда? — Она с надеждой улыбнулась.
Мэй скрестила руки на животе, нахохлилась и бросила взгляд на кота.
— Наверное, да. Особенно для монахинь, — глубокомысленно ответила она.
Мамина улыбка погасла, и в сердце у Мэй тоже стало сумрачно от нехороших предчувствий.
— Но, может, все не так и плохо, — прибавила девочка.
