Я отвернулась. Сочетание полицейских сирен и рева вертолетного ротора вынести совершенно невозможно.
Экипаж «скорой» готовился забрать тело Колдера. Но сперва они почему-то подняли его с носилок, чуть ли не над головой. Интересно, что они задумали?
Одна рука Колдера свесилась вниз, указывая на то место, где он умер. Лили шагнула вперед, словно желая помочь, но Мег ее не пустила. Доктор Чилкотт подхватил непокорную Колдерову конечность и крест-накрест сложил ему руки на груди. Потом парамедики засунули тело в некое подобие бельевого мешка и затянули шнурок, после чего опять уложили его на носилки.
Лили охнула.
Доктор Чилкотт пожал капитану руку и, решительно нахлобучив на голову свой гомбург, зашагал по дощатой дорожке следом за носилками. Я чувствовала острую обиду за Лили. И еще больше — за Мег. В общем-то правильно: для нее это было совершенно излишне. Одной смерти и так вполне достаточно.
53. Сорок с лишним лет назад я стояла в другом месте, при свете других огней, глядя, как они склоняются над другим телом — распростертым под дождем, — тычут его ногами, пинают, будто ненужную вещь. Нас и тогда держали на расстоянии, только не силами полицейских, а прожекторами и проволокой.
«Что он здесь делал?» — спросил кто-то.
«Хотел увидеть жену».
«И они его застрелили? За это?»
«Да. За это…»
От муссонных дождей знойный воздух был густо насыщен испарениями.
«Что ж… он наверняка знал, чем рискует…»
«Верно. Но кто бы мог подумать, что это вправду случится?»
Они перевернули тело. Подталкивая ногами и штыками. Мертв. Безусловно мертв. Я хорошо помню запрокинутое лицо в луче прожектора, вытянутые над головой руки, скрещенные щиколотки — он словно прилег на солнце позагорать и уснул, но в любую минуту — вот сейчас, сейчас! — откроет глаза и рассмеется, потому что идет дождь и одежда, того гляди, промокнет насквозь…
И кто-то — один из нас, интернированных, а не из них, японцев, — проговорил: «Н-да, если он не хотел быть убитым, ему не стоило приходить сюда».
«Помолчите, пожалуйста, — сказал другой голос. — Тут его дочь…»
Тут его дочь. Дочь — это я. Так умер мой отец. Между двумя лагерными зонами — мужской и женской. В Бандунге. На Яве. В 1943 году. В моей тюрьме.
Отзвуки этой сцены и новая сцена, только что разыгравшаяся на пляже гостиницы «Аврора-сэндс», переплелись в моем мозгу, когда я вечером шла прочь вместе с Мег, Лили и Лоренсом. Я чуть ли не ожидала, что, глянув по сторонам, воочию увижу на лужайках ограждение лагерной зоны. Какое счастье, что ничего такого нет.
