Как в тумане, ничего не соображая, я помог ему засунуть голый труп в сумку, потом запихнул туда же ботинки и одежду. Мы застегнули сумку — я застегивал, он стягивал вместе края молнии. Потом взвалил упакованного мертвеца на плечо. Меня несколько удивило, как такому маленькому человеку удается удержать столь внушительную ношу, однако в последнее время я видел слишком много невероятного. Это напоминало растягивание эластичной ленты: тянешь, тянешь, а потом она испускает дух, и резинка в ней рвется.
— Я напишу рапорт об этом парне, — сказал мусорщик женщинам, — но просто угостите его зеленью — и никаких проблем.
Потом приподнял свою кепку в моем направлении:
— Доброго вечера, сэр, и благодарю за помощь.
Затем он вскарабкался на раковину, выдвинув предварительно два ящика из шкафчика, чтобы облегчить восхождение, и шагнул в никуда. Зеркало дрогнуло — и вновь застыло, словно пруд в безветренную погоду, покрылось золотистой патиной, на краях восстановились выщерблены. Я видел в нем отражение Мэйбиллин, которая целилась в меня из трубки. Голубой огонь, зеленый луч — какая разница. Я хотел просто залезть в горячую ванну, лечь в постель и пробудиться от этого преимущественно бессмысленного сна. Правда, все сны бессмысленны, с этим не поспоришь.
— Давайте-давайте, — предложил я, — выметайтесь в окно и улетайте на своих волшебных швабрах.
— Мы должны…
— Да, я в курсе, — и как они собираются объяснять окно без стекла и паленую краску? Возможно, вернутся обратно, когда я буду спать, и все исправят. — Что ж, давайте, пронзите меня своим амнезийным лучом — и дайте наконец поспать, я провел за рулем весь сегодняшний день, с шести утра.
Лун взглянула на меня и взяла у своей напарницы трубку. Мэйбиллин не стала терять времени даром — выбралась через окно и исчезла. Красавица приблизилась ко мне, притянула мою голову к своему блестящему красному рту. Я ждал, что она меня укусит. Элемент вампиризма, отлично!
— Знаешь, как говорят, Август, — мягко прошептала она мне в ухо, — «Пять — серебром, золотом — шесть, семь — тайной, чтоб в могилу с собой унесть».
Оглушенный, я отпрянул от нее. Этим стишком убаюкивала меня внучатая тетушка Тэнзи после гибели родителей. Древнее гадание, позже рассказала мне она, что-то с родины моего отца. Теперь эти строчки пульсировали в моем теле, и я глухо ответил:
— Да, Лун, я знаю эту считалочку, — Тэнзи, телефонный экстрасенс, достаточно часто бормотала ее при мне своим клиентам. — «Один — для печали, два — на беду…» Вообще-то, на мой взгляд, бед для одного дня мне выпало с избытком.
