— Да, мой повелитель, — произнесла она. — Благодарю, мой повелитель.
Повернувшись на каблуках. Ранда окинул взглядом комнату, а потом, в сопровождении поспешивших за ним слуг, вышел из зала, шурша складками синих одежд. Катса, застыв, смотрела ему вслед, пока он и его окружение не исчезли, а потом — на дверь, которую захлопнули за ним слуги.
Лорды и воины в зале начали медленно садиться. Катса смутно чувствовала их движения, чувствовала взгляд По, молча смотревшего ей в лицо.
— Что теперь, Катса?
Она знала, чего хочет, чувствовала, как это желание пульсирует в руках и пальцах, покалывает в ногах и ступнях.
— Схватка, — сказала она. — Просто схватка. Пока один из нас не сдастся.
По прищурился, окинув взглядом ее сжатые кулаки и вытянувшиеся в нитку губы.
— Схватка будет, но завтра. На сегодня хватит.
— Нет, сегодня.
— Катса, хватит.
Она подошла совсем близко, так, чтобы никто не мог услышать.
— Что с тобой такое, По? Ты меня боишься?
— Да, боюсь, и правильно делаю, потому что ты вне себя от гнева. Я не буду с тобой драться, когда ты разгневана, а ты не должна драться со мной, когда разгневан я. Мы не для этого тренируемся.
И только когда он сказал ей, что она разгневана, она поняла, что так оно и есть, и в ту же секунду гнев превратился в отчаяние. Ранда пошлет ее с новым жестоким поручением, прикажет издеваться над каким-нибудь несчастным мелким воришкой, глупцом, который даже подлостью не заслужил того, чтобы ему отрезали пальцы. И ей придется ехать, потому что она в его власти.
Обедали в ее столовой. Катса невидяще уставилась в тарелку, По рассказывал о своих братьях, говорил, как бы им понравились их тренировки, и что ей нужно когда-нибудь приехать в Лионид и побороться с ним, чтобы его семья могла посмотреть, и что их восхитит ее мастерство, и что ее будут почитать, а он покажет самые красивые места в отцовском городе.
Катса его не слушала: перед глазами ее мелькали руки, которые она сломала по велению дяди, руки, вывернутые в локте не в ту сторону, кусочки костей, выпирающие сквозь кожу. По что-то сказал о своем плече, и она, встряхнувшись, наконец посмотрела на него.
— Что ты сказал? — спросила она. — Про плечо? Прости.
Он опустил глаза и поковырял вилкой в тарелке.
— Твой дядя на тебя сильно действует, — сказал он. — Ты сама не своя с того момента, как он вошел в зал для тренировок.
— Или, наоборот, сейчас я такая, какая есть, а раньше была не в себе.
— В каком смысле?
— Дядя считает меня бешеной собакой, убийцей. И разве он не прав? Разве я не взбесилась, когда он вошел? К тому же, в чем мы тренируемся каждый день? — Оторвав кусок хлеба, она бросила его себе на тарелку и снова вперила в нее взгляд.
