По снова поднял глаза: в них светилось понимание. Она бросилась в его объятия. Они отчаянно льнули друг к другу, и Катса плакала равно от счастья обнимать его и ужаса перед тем, что делает. Он баюкал ее, усадив на колени, обнимал и шептал ее имя снова и снова, пока наконец слезы не высохли.
Она вытерла лицо о его рубашку, обняла за шею. В его руках было так тепло, так спокойно, так безопасно. Она почувствовала себя ужасно храброй и рассмеялась, рассмеялась оттого, как хорошо, как приятно было чувствовать его тело рядом. По улыбнулся своей плутовской, мерцающей улыбкой, и волна тепла прошла по ее телу. Его губы нашли ее шею, уткнулись в нее, и Катса ахнула. А когда их губы слились в поцелуе, жар захлестнул ее с головой.
Позже, лежа в обнимку на мху, прильнув к телу По, загипнотизированная чем-то, что его губы делали с ее шеей, она вспомнила о ране на руке.
— Потом, — рыкнул он. Ей вспомнился вкус крови на губах, но это только заставило его губы снова, ища, пробуя на вкус, коснуться ее рта. Она яростно набросилась на его одежду, он — на ее. Пока они изучали друг друга, Катса наслаждалась теплом его кожи. В конце концов, они уже знали тела друг друга не хуже, чем любовники, но теперь прикосновения были совсем другими — они не разъединяли, а сливали вместе.
— По, — позвала она, когда ее пронзила очень ясная мысль.
— В лекарствах, — прошептал По. — Там есть водяной паслен.
И его руки, его губы, его тело вернули ее в забытье. Они опьянили ее — он опьянил, — и каждый раз, как его глаза, сверкая, заглядывали в ее, Катса забывала, как дышать.
Она была готова к боли, когда та пришла, но ахнула от ее остроты — ощущение было совсем не похоже на ту боль, с которой она была знакома. Поцеловав ее, По замедлил темп, почти остановился, но Катса засмеялась и сказала, что на этот, единственный, раз согласна примириться с болью и кровью. Он улыбнулся ей в шею и снова поцеловал, и сквозь боль она двигалась вместе с ним. Постепенно боль превратилась во все возрастающее тепло, от которого перехватило дыхание. И вдруг нечто невыразимое заставило ее забыть о дыхании, боли и рассудке, унесло их далеко-далеко, так что не осталось ничего, кроме ее тела и его тела, и костра, и пламени, которое рождалось меж ними.
А потом они лежали, согретые друг другом и теплом огня. Катса гладила его нос и губы, играла с кольцами в ушах, а он обнимал и целовал ее, и глаза его мерцали.
— Как ты? — спросил По.
— Вроде бы осталась собой, — рассмеялась она. — А ты?
