Она злилась не из-за того, что появился человек, способный предложить ей помощь и защиту. Это было бы проявлением гордыни, а гордыню она считала глупостью. Наоборот, она старалась быть скромнее — и здесь он тоже ей помог, подтолкнул к мыслям о смирении. Но причина была не в этом. А в том, что она не просила о человеке, которому могла довериться, которому готова была отдать все, посвятить себя без остатка. Без согласия Катсы в ее жизнь ворвался человек, чье отсутствие, когда она проснулась посреди ночи, ее опечалило — не потому, что он не смог бы ее защитить, а просто потому, что она желала его общества. Против ее воли общество По стало ей дорого.
Катса не могла выдержать этих глупостей. Отгоняя от себя каждую мысль, она впала в угрюмое молчание.
Когда они, чтобы дать лошадям отдохнуть, остановились у пруда, разлившегося от дождей, По прислонился к дереву и достал кусок хлеба, молчаливо и спокойно наблюдая за ней. Она не смотрела в его сторону, но чувствовала его взгляд все время. Ничто на свете не могло взбесить Катсу больше, чем то, как он прислонился к стволу, как ел хлеб, как смотрел своими мерцающими глазами.
— На что ты уставился? — в конце концов не выдержала она.
— В этом пруду полно рыбы, — сказал По, — и лягушек. А еще сомов, сотни сомов. Тебе не кажется странным, что я так точно все это знаю?
Ей захотелось его ударить за это спокойствие и за новообретенную возможность считать невидимых в воде рыб и лягушек. Катса стиснула кулаки и, отвернувшись, заставила себя уйти: подальше от дороги, за деревья, и дальше, и вот она уже бежала через лес, вспугивая птиц. Она бежала мимо источников и папоротника, мимо мшистых холмов. Влетев на полянку, где на камни низвергался водопад, она бросилась к нему; стянула сапоги, одежду и прыгнула прямо в воду. Охвативший тело холод заставил вскрикнуть, нос и рот наполнились водой. Она всплыла, кряхтя и фыркая, громко стуча зубами, рассмеялась от холода и поспешила к берегу.
И только тогда, стоя в грязи и чувствуя, как каждый волосок на теле встает дыбом от холода, Катса успокоилась.
Все случилось, когда она вернулась к нему, замерзшая, но с ясной головой. Он сидел под деревом, подогнув колени и уронив голову на руки: усталый, несчастный, с печально опущенными плечами. При виде По у нее перехватило дыхание от нежности. А когда он поднял глаза и посмотрел на нее, она увидела то, чего раньше никогда не видела, и ахнула.
Его глаза были прекрасны. Прекрасно было его лицо, плечи, ладони. Руки, лежащие на коленях, грудь, которая замерла, не поднимаясь и не опускаясь, — он смотрел на нее, не дыша. Друг. Как же она раньше не замечала? Почему раньше не видела? Она была слепа. И тогда глаза ей застлали слезы, потому что она всего этого не хотела. Она не просила о том, чтобы в ее жизни появился этот невероятно прекрасный человек, и в глазах его светилась надежда, которой она тоже не хотела.
