– Говоришь глупости,- сказал он спокойно, вернее стараясь сохранить видимость спокойствия. – Того, кто попал в гестаповский застенок, выдумками о разных чудодейственных эликсирах не удивишь. Мы о них читали в школьные годы в старых книгах столетней давности.
– Значит, ты не веришь мне? – разочарованно спросил Елфимов.
– Нет, не верю! – отрезал Турханов. – В таких местах, где мы находимся сейчас, разных фантазеров и выдумщиков больше чем достаточно. Если слушать всех, развесив уши, то и жить не захочется. Давайте лучше спать.
– Как хотите,- пробормотал Елфимов недовольным голосом, затем растянулся на койке, повернулся спиной к соседу и быстро захрапел.
В состоянии крайней безнадежности одни впадают в апатию, другие приходят в исступление. Такие крайности, лишая человека возможности принимать разумные решения, нередко заканчиваются каким-нибудь безрассудным поступком с его стороны. Так закончил свой жизненный путь и Елфимов.
На следующее утро надзиратель разбудил его раньше других.
– Что случилось? – испуганно спросил он по-немецки.
– Поторапливайся! – бросил тот. – Вызывает дежурный.
«Так и есть. Дознались, проклятые собаки! – выругался про себя Елфимов. – Спасенья нет. Пришел и мой черед отправиться за теми, которых я сам отправлял в ад группами и поодиночке. Что же предпринять? Неужели нет никакого выхода?»
При появлении надзирателей заключенным полагалось быстро вскочить на ноги и застыть по стойке «смирно», пока им не скажут «вольно». Но Турханов на сей раз не поднялся, а продолжал лежать с закрытыми глазами, притворившись спящим, хотя он так и не смог заснуть после рассказа Елфимова. Другой бы надзиратель обругал его за это, но Барбаросса спокойно дождался, пока Елфимов, кое-как заправив постель, тяжелой походкой обреченного не вышел в коридор, где его ожидали вооруженные эсэсовцы.
– Опасная личность,- прошептал надзиратель, про ходя мимо койки Турханова-. – Если спросят, говорите, что спали и не видели его. Я подтвержу…
Барбаросса не успел закончить. Из коридора послышался сильный шум, кто-то глухо ударился об дверь, потом со стуком упал на пол. За короткой возней грохнул выстрел, и тут же застрочил автомат. Не прошло и минуты, как завыла сирена и по всей тюрьме объявили тревогу.
– Бунт!
– Восстание!
– Бей фашистов!
– Да здравствует свобода! – раздались возгласы на разных языках.
Кто-то запел «Интернационал». Другие поддерживали его. А выстрелы гремели на всех этажах. Турханов даже не заметил, когда ушел Барбаросса. Быстро натянув на себя свою полосатую одежду, подбежал к двери и хотел было посмотреть в глазок, но он снаружи был чем-то закрыт, и разглядеть, что творилось в коридоре, не удалось…
