Симуляция | страница 107
Именно там я услышал про доктора Борского, действительно в прошлом ни то врача, ни то фармацевта. К нему два-три раза в неделю заходили клиенты из приличной публики, как рассказал Сократ, за неким эликсиром обладавшим чудодейственной оздоравливающей силой. Из-за этого зелья, грозившего пустить по миру всю медицину, доктор, вроде бы, и потерял работу. От Сократа же я узнал, что главный доход доктору Борскому, тем не менее, приносили яды, которых он умел приготовлять четыре вида, все с разным действием но все надежные и трудно обнаружимые.
Истории многих визитов у костра загадочным образом становились известны. Досужие наблюдатели легко могли сложить два и два, если, например, к доктору заходил какой-нибудь красавчик из известной семьи, а через пару недель газеты сообщали, что его богатый дядюшка преставился от инфаркта. Из Блока слухи вряд ли выходили, да и привирали сплетники не меньше чем впятеро, так что опасности в этих разговорах практически не было. Так, развлечение, пища для ума.
Здесь же я узнал про исключительные достижения сутенера Жеки, приходившего на магический сеанс к ведунье, или, как ее чаще здесь называли, жрице. Ему мешал в работе недостаток мужской силы, после сеанса же он стал таким гигантом, что слух о нем пошел по всему предместью. Результат был настолько реален и очевиден, что даже вызывал у Сократа некоторое недоумение. Он настолько привык представлять в качестве результата тонкие и неощутимые материи, вроде уверенности в себе или отношения к жизни, что, рассказывая о реальном выходе, не мог найти подходящих выражений. Похоже, ему все время хотелось сказать что-то вроде: "До сих пор я врал, а теперь не вру".
Чарли Нуара я видел своими глазами, и даже перекинулся с ним парой слов. Я понял, что это менеджер весьма высокого уровня, хотя и не референт министра, как меня позже уверял Сократ. Тогда же я услышал историю Марьям, но никаких подробностей не добился. Кого я не спрашивал о ее болезни, все, как сговорившись, отвечали, "Может, простудилась…"
Сократ любил рассуждать на отвлеченные темы и красивое умственное построение ценил дороже золота. Впрочем, золота у него отродясь не водилось, а экзотических идей пара-тройка все же была. Именно он заразил меня идей об иллюзорности времени. Не то чтобы я не слышал ее раньше, или слова его были уж очень ярки… Видимо, все дело было в том, что я успел повидать Блица, туза, жившего в своем собственном времени и потому безнадежно одинокого. Вспоминая его дикую фигуру, замершую в инвалидном кресле, я был близок к тому, чтобы поверить и в попятное время и в его слоистость или нелинейность.