Я замер, ожидая, понравится ли ему мой подарок.
Но первым из коробки Ванюшка достал набор солдатиков, приготовленный мамой.
— Ух ты, — заявил он, рассматривая исторически точные оловянные копии рыцарей Западной Европы, — Вот этот совсем как Кихот.
— Не… — присмотревшись, возразил идальго Ламанчский. — Маловатый он какой-то… и доспехи у меня блестят.
Отложив солдатиков, Ванюшка запустил руку в коробку и извлек завернутое в холст седло.
— Лексик, — ласково позвал он моего оленя. Но последний, инстинктивно смекнув, что запахло жареным, игриво боднул в лохматый бок Пушка и на полусогнутых рванул прочь. — Убежал!
— Это не для него, — присев на корточки рядом с ребенком, по секрету сообщил я.
— А для кого? — удивился ребенок. — Для лошади маленькое.
— Не для всякой, — возразил я, заговорщицки подмигнув сыну.
Он сообразил с ходу и с низкого старта рванул в сарай, оглашая подворье криками:
— Лошадка! Пони!
Остальные подарки Ванюша изучал, не вылезая из седла и давая пояснения черному как смоль конику с пепельно-серыми чулками на передних ногах, которого с его легкой руки тотчас нарекли Пеппи.
Ливия куда-то отлучилась, и я, сунув капельки наушников в уши, вставил первый попавшийся диск в плеер, включил режим свободного выбора и нажал на «Пуск».
Мембраны затрепетали, рождая хорошо знакомую мелодию и голос, проникновенно поющий:
Слепая ночь легла у ног
И не пускает на порог.
Брожу по дому как во сне,
Но мне покоя нет нигде…
Достав очередной подарок, представлявший собой изящную шкатулку, Ваня попробовал открыть ее, а когда у него ничего не вышло, потряс, словно младенец погремушку, и приложил к уху. Затем, пожав плечами и опустив на лицо смешливую маску, слез с пони и побежал в избу, прижимая подарок к груди.
Проводив его взглядом, я попытался вспомнить, кто приготовил этот подарок, и не смог. Но меня это не взволновало, а напрасно…
Тупая боль пробьет висок
И пальцы лягут на курок.
А в зеркалах качнется призрак,
Призрак мечты…
Яркая вспышка, вырвавшаяся из неплотно прикрытых ставней, больно ударила по привыкшим к полумраку зрачкам. Смахнув навернувшиеся слезы, я ринулся в дом, куда только что вошел Ванюшка.
Распахнув двери, я бросился в его комнату. И замер на пороге, пораженный увиденным.
Мерцая остаточной статикой, на стене тает след закрывшегося портала. На столе дымится монитор, ощетинившись разбитым экраном; из которого торчит рукоять Ваниного кинжала. А на полу лежит перстень, на овальной поверхности которого изображен сердитый череп с лежащей на боку восьмеркой под подбородком.
