— Заявили, что не могут заниматься отправкой воинских грузов, руководствуясь прогнозами безответственных партизанских романтиков.
Ватутин и Хрущев расхохотались. Никита Сергеевич смеялся долго и весело, а затем, все еще перебивая слова смехом, промолвил:
— Надо будет подсказать, чтобы в академии тыла побольше изучали историю войн.
— Как вы думаете, Иван Павлович? — спросил Ватутин у докладывавшего. И я не понял, был ли задан вопрос всерьез или в нем была ирония по адресу нас, штатских в военной форме.
Полковник из службы тыла сделал какой–то неопределенный жест, отчего его погончики снова съежились на плечах. А командующий продолжал:
— Ну, хотя бы историю первой мировой войны… Припять всегда разрезала фронт на северный и южный участки. Во всяком случае, при позиционной войне.
Тут уже пришлось удивиться и мне. Раньше как–то в голову не приходила эта довольно простая истина из области военной географии — дисциплины, о существовании которой мы и не подозревали в те дни.
Хрущев медленно повернулся к Ватутину:
— И в войне с белополяками тоже… Тогда опять не учли эти лесные массивы. Не организовали взаимодействия Западного и Юго–Западного фронтов. Не вовремя сняв Первую Конную из–под самого Львова, Троцкий поставил ее под удар. Но зато в тридцать девятом все получилось иначе. Мы использовали тогда здесь легкие танки, конницу и выиграли время. Львов, Карпаты и Забужье до самого Перемышля были заняты в несколько дней…
— Верно, верно, — оживился Ватутин. — Одну минуточку, прошу обождать, — сказал он, быстро подойдя к карте, и, откинув резко шторку, впился глазами в лесной массив севернее Коростеня и Сарн.
Широкая спина командующего закрывала карту, да и без того мне из элементарной военной вежливости не полагалось заглядывать туда. Зазвенели колечки от сильного задергивания шторки. Командующий повернулся к нам лицом, и его взгляд встретился с внимательным и спокойным взглядом Хрущева. Удивительные глаза были у обоих в этот миг. Так, наверно, смотрят молодые археологи, найдя какой–нибудь замысловатый, тысячелетней давности черепок. Так смотрят ученые, оторвав глаза от окуляра микроскопа. Так смотрят композиторы, запечатлев на нотной бумаге еще никем не слышанную мелодию…
— Верно. Очень верно. Путь неожиданный… Фланговый удар конницей, — сказал Ватутин, обращаясь к Никите Сергеевичу Хрущеву.
Что–то мелькнуло в их взглядах теплое, дружеское. «Понимают друг друга с полуслова», — подумал я. Хрущев все еще смотрел на Ватутина, а затем сказал тихо:
