В январе 1944 года, совершая свой второй глубокий рейд на запад, мы тоже отдавали предпочтение лесам, пока вот в этих Кукуриках не уперлись с разгона в самую «область государственных интересов Германии». И тут вспомнилось, что говорил на прощание генерал Строкач:
— Надеемся на вас. Конечно, вы не будете рабски цепляться за лес… Южнее Ковпака да Мельника в степь еще никто не ходил. Помните об этом.
«Хорошо, хоть молчит про горы», — подумал я тогда с тревожным холодком.
И вот в Кукуриках, сидя с Войцеховичем над картой, мы уже не раз поглядывали друг на друга, словно молча спрашивали: пора или еще рано круто свернуть на юг?
В этот день мы впервые после выхода за Горынь включили свой радиопередатчик. Тут тоже было одно из партизанских ухищрений. Правда, ухищрений такого рода, за которые в армии наверняка отдали бы под суд.
Пользуясь ненадежностью тогдашних средств радиосвязи, некоторые партизанские командиры на те дни, когда им по каким–нибудь соображениям не хотелось получать указаний свыше, могущих как–нибудь нарушить их собственные планы, просто не выходили на связь. Чтобы в самом начале рейда вырваться вперед, и нам хотелось иметь руки развязанными.
— Не нарваться бы только на непредвиденное распоряжение. Чтоб не путали нам карты, исчезнем для начальства денечков этак на пяток, а? — спросил я как–то старшего радиста.
Тот поморщился, конечно, но скрепя сердце перестал выходить на связь.
Первые три дня он не работал по моему распоряжению, а последние пять дней потому, что мы двигались днем. На марше рации не работали, так сказать, на законном основании. И вот только сегодня, в Кукуриках, мы попробовали включиться.
— Ну, как в эфире? Что слыхать? — спросил начштаба у радиста Борзенко.
— Семнадцать молний, — подморгнул тот. — Как прикажете? Принимать?
— Ну, теперь от Горыни на запад прошли километров двести… Можно и принять. Как думаете, товарищ командир? — кисло пошутил начштаба.
Я утвердительно кивнул, и Борзенко скрылся. Мы же стали излагать подошедшему Мыколе Солдатенко свои соображения о Польше, о лесах и степи, о повороте к югу.
— Ход конякою? О цэ добре. Цэ вы разумно удумалы… Ей–ей, разумно… А що той радист так швыдко бигае? Хиба ж его горчицею помазали? — спросил вдруг наш когда–то немногословный Солдатенко. Вообще в последние дни он стал на удивление разговорчивым. Просто не узнать человека.
— Радиосвязь с Киевом сегодня включаем, — ответил хмуро начштаба.
— Ага, ага… Ну и як? — оживился замполит.
