— Охота тут, верно, хороша, вижу, зверя много! — заметил Кмициц.
— Завтра и отправимся, а нет, так послезавтра. Надо и со здешними местами познакомиться, — подхватил Кокосинский. — Счастливец ты, Ендрусь, есть тебе где голову приклонить!
— Не то что мы! — вздохнул Раницкий.
— Выпьем в утешение! — сказал Рекуц.
— Нет, не в утешение! — возразил Кульвец-Гиппоцентаврус, — а еще раз за здоровье Ендруся, нашего дорогого ротмистра! Это ведь он, ясновельможные, приютил в своем Любиче нас, бедных изгнанников, без крова над головой.
— Правильно говорит! — раздалось несколько голосов. — Не такой дурак Кульвец, как кажется.
— Тяжела наша доля! — пищал Рекуц. — Одна надежда, что ты нас, бедных сирот, за ворота не выгонишь.
— Полноте! — говорил Кмициц. — Что мое, то ваше!
При этих словах все повставали с мест и кинулись его обнимать. Слезы текли по суровым и пьяным лицам растроганных товарищей Кмицица.
— На тебя только надежда, Ендрусь! — кричал Кокосинский. — Дай хоть на гороховой соломе поспать, не гони!
— Полноте! — повторял Кмициц.
— Не гони! И без того нас выгнали, нас, родовитых шляхтичей! — жалобно кричал Углик.
— Сто чертей! Кто вас гонит? Ешьте, пейте, спите, какого пса вам еще надо?
— Ты, Ендрусь, не говори так, — ныл Раницкий, на лице которого выступили пятна, как на шкуре у рыси, — не говори так, Ендрусь, пропали мы ни за денежку…
Тут он оборвал речь, приставил палец ко лбу, словно напрягая мысль, и, оглядев бараньими глазами присутствующих, сказал вдруг:
— Разве только фортуна переменится!
И все закричали хором:
— А почему бы ей не перемениться!
— Мы еще за обиды заплатим!
— Добудем богатство!
— И почести!
— Бог благословляет невинных. За наше благополучие, ясновельможные!
— За ваше здоровье! — закричал Кмициц.
— Святые слова, Ендрусь! — произнес Кокосинский, подставляя ему свои пухлые щеки. — За наше счастье!
Чаши пошли вкруговую, вино в голову ударило. Все говорили разом, и никто никого не слушал: один только Рекуц свесил голову на грудь и дремал. Через минуту Кокосинский запел: «Лен я мялкою мяла!» Услышав песню, Углик достал из-за пазухи чакан и давай вторить, а Раницкий, великий фехтовальщик, голой рукой фехтовал с невидимым противником, повторяя вполголоса:
— Ты так, я так! Ты колешь, я мах! раз, два, три! — шах!
Великан Кульвец-Гиппоцентаврус уставился на Раницкого и некоторое время следил за ним глазами, наконец махнул рукой и сказал:
— Дурак ты! Маши, маши, а против Кмицица на саблях тебе не устоять.
