Остальные подхватили хором, после чего Кокосинский протянул Кмицицу ковш, а ему Зенд тотчас подал другую чару.
Кмициц поднял свой ковш и крикнул:
— За здоровье моей любушки!
— Vivat! Vivat![23] — крикнули все в один голос, так что стекла задребезжали в оловянных переплетах.
— Vivat! Траур кончится, свадьбу сыграем!
Посыпались вопросы:
— А какая она из себя? Что, Ендрусь, очень хороша? Такая, как ты думал? Среди наших оршанских найдется такая?
— Среди оршанских? — воскликнул Кмициц. — Да против нее нашими паннами только трубы затыкать! Сто чертей! Нет такой другой на свете!
— Мы тебе этого желали! — сказал Раницкий. — Так когда же свадьба!
— Как кончится траур.
— Плевать на траур! Дети черными не родятся, только белыми!
— Будет свадьба, так и траура не будет. Не жди, Ендрусь!
— Не жди, Ендрусь! — начали кричать все хором.
— Оршанским хорунжатам уже хочется с неба на землю! — крикнул Кокосинский.
— Не заставляй ждать бедняжек!
— Ясновельможные! — тонким голосом сказал Рекуц-Лелива. — Напьемся на свадьбе вдрызг!
— Милые мои барашки, — взмолился Кмициц, — пустите же меня, а проще сказать, идите к черту, дайте же мне дом посмотреть!
— Незачем! — возразил Углик. — Завтра посмотришь, а теперь пойдем к столу: там еще стоит парочка сулеек, да с полными брюшками.
— Мы уж за тебя тут все посмотрели. Любич — золотое дно, — сказал Раницкий.
— Конюшня хороша! — крикнул Зенд. — Два бахмата отменных гусарских, парочка жмудских да калмыцких пара, и всех по паре, как глаз в голове. Табун завтра поглядим.
Тут Зенд заржал, как конь, и все удивлялись, что он так здорово ржет, и смеялись.
— Так вот какие тут порядки? — воскликнул обрадованный Кмициц.
— И погребок отменный, — пропищал Рекуц. — И смоленые бочки, и обомшелые сулеи стоят, как хоругви в строю.
— Вот и слава богу! Давайте садиться за стол!
— За стол! За стол!
Не успели рассесться и налить по чаре, как Раницкий снова вскочил.
— За здоровье подкомория Биллевича!
— Дурак! — оборвал его Кмициц. — Что это ты? За здоровье покойника пьешь?
— Дурак! — подхватили остальные. — За здоровье хозяина!
— Ваше здоровье!
— Дай бог в этом доме нам во всем удачи!
Кмициц невольно повел глазами по столовому покою и на почерневшей от старости лиственничной стене увидел ряд суровых глаз, устремленных на него. Это глаза Биллевичей глядели с портретов, висевших низко, в двух локтях от земли, потому что потолки в доме были низкие. Над портретами ровным рядом висели черепа зубров, оленей, лосей, увенчанные рогами; некоторые из них, видно, очень старые, уже почернели, другие сверкали белизной. Все четыре стены были украшены ими.
