Весна. Интересно, жив ли старый Кебук? Глубоко вздохнула. Чуть сладковатый запах цветущих некриций (странных растений, выглядящих, как торчащие из земли длинные узкие палки с пучком пушистых фиолетовых отростков наверху), смешанный с горьким дымом, холодом весеннего ветра и надежды. Теперь можно осмотреться. Мне как обычно не повезло. На станции вышли три калеки и знакомый старик. Он демонстративно плюнул в мою сторону и отвернулся. Я сдержала желание плюнуть в ответ. Аж дрожь пробрала от ярости и бессилия. Ну, нет. Надо уходить и поскорее. Не хватало, чтобы в лицо запомнили.
Тропка поросла молодой травкой. Ее лохматые травинки, похожие на пушистых гусениц, пугливо извивались под ногами, торопясь отпрянуть из-под ноги, и темнели, если ускользнуть не удавалось. Я вспомнила, как летом, огромными, почти с руку ребенка, мохнатыми телами гусениц таба обвешаны все деревья в округе. Только не Кебуки.
Через какое-то время примятые пучки травы оживали, наливались цветом и снова испуганно метались пушистыми змейками. Казалось, под ногами непрерывно движется куда-то сама земля. К осени растительность на склонах станет темно красной, жесткой и почти неподвижной. А сейчас, призывно яркая, сочная она манила к себе обещанием радости. Первые признаки оживающего после зимы мира. Так и хотелось сойти с дороги да завалиться где-нибудь на полянке. В небо поглядеть. На пробегающие пеной облака, на бирюзовую глазурь неба. Я торопливо поднималась вверх, по склону. Еще немного, и откроется вид с горы. Красотища, дух захватывает. Безбрежное разноцветное море, мшистые великаны, уснувшие навечно — Холмогоры. Дом. Немного запыхавшись, привалилась к дереву. Его влажная чуть подрагивающая поверхность, состоящая из мелких ячеек, наполненных синими слепыми глазками приветливо запульсировала, и подалась вперед. Я посмотрела наверх, туда, где сплетались в жгуты тысячи ветвей-хлыстов с пучками сине-зеленых крошечных листочков. Глазастое дерево. Шаас. Название осталось от ящеров. Я погладила ствол ладонью, ощущая покалывание в пальцах.
Ну вот. Теперь по прямой, к старой дороге, по которой когда-то ходили караваны, а там и до села рукой подать. Только я обойду его краем. Селяне терпимостью и в пору моего детства босоногого не отличались.
Неожиданно навалилась дурнота, виски сжало обручем, а сердце затрепыхалось с перебоями. Я упала на колени, хватая ртом воздух. Сорвать амулет сил не хватало, пришлось, перебарывая удушье, медленно стянуть через голову. Едва я отшвырнула его в сторону, сразу отпустило. Вот тебе и память. С досадой кинула последний взгляд на черную глянцевую поверхность, поднялась с колен и зашагала без оглядки.
