– У меня в чемодане есть другой.
– Но он отнюдь не мохеровый – раз. И у меня нет второй вазы – два. Вернемся к первой. Ты ее разбила. Но я тебя прощаю. Ибо ты не могла знать, что параллельно разбиваешь мое сердце. И притом, навеки. Я настаиваю на компенсации причиненного ущерба.
– Ага! – сказала Валентина розовея. – Это – признание. Что и требовалось доказать с самого начала. Но вазу я разбила не нарочно. Теперь одно из двух: либо ты сам раздеваешься, либо неси халат. Должно быть равноправие. Либо мужчина одет и женщина одета, либо наоборот. Это, в конце концов, неприлично!
– Пустяки, – сказал я. – У меня в запасе целый палец на руке. Давай его сюда.
– Ой, – сказала Валентина, – я всего тебя перемазала кровью. У тебя спина пятнистая. Надо замочить рубашку в холодной воде.
Я испытующе на нее посмотрел. С виду – сама невинность. Хитрость этой женщины была невероятна!
– Чего ты добиваешься, Валентина? – сказал я. – Ведь это можно трактовать так, что ты непременно хочешь пасть в мои объятия уже теперь.
– Допустим, – сказала она с вызовом. – Я уже говорила, что свои шансы не упускаю.
– Но ведь нельзя же так откровенно липнуть к мужчине. Это… Это нетипично.
– Понятно. Женщина должна быть всегда наготове и являться по первому зову. Типичная логика современного Навуходоносора!
Все это было произнесено таким тоном, как будто на ней было вечернее платье. А между тем…
– Хорошо. – Я повернулся спиной и стянул рубашку. – Где ты тут видишь пятна?
– На спине, естественно.
– Должно быть, это трупные пятна, – пробормотал я.
– Дурак! – фыркнула она.
– Мне что, поворачиваться?
– Конечно поворачиваться. Или мы теперь так и будем через спину общаться?
Я повернулся. Она сидела в той же позе, подтянув колени к груди, упершись в них локтями и подперев подбородок кулаками.
– И что теперь мне делать? Боком стать?
– Какой-то ты, Глеб, слишком правильный, – сказала она задумчиво. – Я даже на секунду усомнилась в своем выборе.
– Эти глупости оставь! Отступать нам уже некуда, после всего, что было.
– А что было-то? – изумилась она.
– А пятка? Я держал ее в руках!
– Господи! И с этим человеком я должна провести остаток жизни…
– Пустяки. Какие-то жалкие шестьдесят-семьдесят лет. Это просто миг, по сравнению с вечностью.
– А потом? – тихо спросила она.
– Потом кто-то из нас умрет.
– Сначала умру я, – сказала Валентина, уставившись в потолок.
– Это уж как получится…
– Нет, я точно знаю. Я просто этого не переживу! Вот когда папа умрет, я этого не переживу. Я вообще не понимаю, зачем люди умирают!
