— Ну, если личных, тогда все, больше придираться не буду, — вздыхает Богдан. — А ты, Василий, был когда-нибудь на охоте?
Василий разводит руками и отрицательно качает головой. Это один из тех водителей, которые обслуживают аппарат партийной организации, однако с недавнего времени он находится в почти исключительном распоряжении Богдана. То есть фактически — второй личный водитель нашего шефа. Не скажу, что я чересчур ревниво к этому отношусь, но появление такой должности, пускай даже неофициальной, свидетельствует или о том, что Богдан растет, и одного шофера ему уже мало, или о том, что я начал вызывать подозрения.
— Не волнуйтесь, Богдан Николаевич, я им займусь, — успокаиваю шефа и обращаюсь к Василию: — Ты хоть знаешь, какой стороной держать ружье?
— Да вроде прикладом к себе, — смеется мой коллега.
— Вот видите, он не такой уже и дилетант, — поворачиваюсь я к Богдану. — А если вы дадите ему ещё и незаряженное, то он вообще не будет представлять для вас никакой опасности.
— Если ты имеешь в виду мои достоинства как охотника, то ты тоже был не слишком большой опасностью для них, — слегка иронизирует Богдан. — Но относительно всего другого я в твоем лице теряю много…
— Уверяю вас, что я его слегка подкую в этой области. По крайней мере теоретически. Василий, как ты смотришь на то, чтобы я в субботу вечером провел с тобой долгую инструктивную беседу?
— Положительно, — отвечает Василий, — тем более накануне: больше шансов, что я ничего не забуду.
— Ну, тогда я к тебе заеду.
Итак, охота — в воскресенье, а сейчас — лишь начало пятницы, и у меня ещё достаточно времени, чтобы детально продумать план операции. Без отрыва, конечно, от основной работы. Удивительным образом я отчуждаюсь, дистанциируюсь от Богдана, и уже не воспринимаю его ни как своего шефа, ни как человека, которого я уважаю и люблю, ни даже как того, кто почти полдня сидит возле меня, на соседнем сидении. Он превращается в какую-то абстрактную фигуру, в объект, лишенный сознания, ощущений, эмоций, всех положительных и отрицательных человеческих черт, и я размышляю над тем, как этот объект уничтожить. Уже вечером, дома, я пробую зафиксировать на бумаге результаты напряженного умственного труда, долго смотрю на написанное, потом рву его, сжигаю на блюдце и окончательно уничтожаю следы в унитазе. Ночью долго не могу заснуть, но зато сплю крепко, без сновидений и пробуждений, и проклятый Голос, к счастью, не беспокоит меня.
