Снаружи осторожно постучали.
— Кто? — простонал Егор.
Дверь приоткрылась, и в нее заглянул Петер:
— Доброе утро, господин фогт, я принес вам умыться.
Ляшков удивленно воззрился на него:
— Ты с кем это сейчас разговариваешь?
Настала очередь удивляться слуге:
— С вами, господин, вам помочь одеться?
— Не надо, я сам оденусь, а почему ты меня так называешь?
— Вчера на пиру господин начетник сказал, что вы наш новый фогт.
— Интересно, — вдруг до Егора дошло. — А ты почему на русском говоришь?
— Моя покойная матушка, царствие ей небесное, была русской.
— А чего раньше молчал?
— Меня никто не спрашивал, господин. Вам полить?
— Ты лучше скажи, в замке есть колодец?
— Конечно, господин.
— Проводи меня к нему.
Ковыляя следом за слугой, Егор судорожно пытался вспомнить события вчерашнего вечера. То есть он отлично помнил бой и начало пира, заданного Фридрихом в честь победителей, а вот дальше воспоминания обрывались. Что он говорил, что делал и как вообще оказался в спальне, он совершенно не помнил.
Свежий воздух и два ведра колодезной воды, вылитых на него слугой, немного привели Ляшкова в чувство, но памяти не вернули.
— Петер, где остальные?
— Спят, господин, а те, кто проснулся, завтракать изволят в большом зале.
— Хорошо, пойдем туда, вздохнул новоявленный феодал.
За длинным столом в большой зале замка сидели Живчикова, Арсеньева и Щебенкин.
— Привет, мученик! На, полечись. — Костя, подвинул Егору солидных размеров серебряный кубок с красным вином.
— Как самочувствие господина фогта? — ехидно поинтересовалась Лена.
— И ты туда же, — недовольно пробурчал Ляшков, несколькими жадными глотками опустошая кубок.
— Может быть, хоть вы мне что-нибудь объясните? — продолжил он уже более миролюбиво, чувствуя, как с выпитым вином к нему возвращается желание жить дальше.
— А ты ничего не помнишь? — прыснула Светка.
Егор только страдальчески сморщился и покачал головой.
— Вчера, когда вы с Фридрихом закончили петь «Ой, мороз, мороз», он заявил, что замку нужен новый хозяин и предложил тебе стать фогтом.
— А я что?
— А ты, — невозмутимо продолжил Щебенкин, — милостиво изволил дать свое согласие. При этом стучал кулаком по столу и кричал, что все у тебя строем ходить будут и ты наведешь порядок в этом, как бы это помягче при девчонках сказать-то, борделе.
Девчонки, уже не сдерживаясь, захохотали.
— Ну, а вы чего?
— А мы поддержали, уж больно грозен ты был.
— Врете вы все, наверное, да и не могли мы с Фридрихом песни петь, он же ни хрена по-нашему не понимает, или у него тоже мама русская была? Или у меня — немка?
