А потом, понимаете, я увидела забавную сторону этого и стала смеяться. Уселась на тротуаре и завела себе под нос: гав-гав-гав, потому что теперь я сама стала собакой — вот тебе и плевать! Собаки приходят и уходят. И нечего из-за этого плакать. Делай, что хочешь. Да и мысль о том, чтобы стыдиться игр с самой собой, показалась мне немного нелепой. Зачем чего-то стыдиться? Мы — собаки и поэтому делаем, что хотим. Нам не надо волноваться из-за того, с кем мы это делаем или кто находится с нами в одной комнате. С чего бы это? Что естественно, то естественно. Сидя посреди тротуара, я принялась, не сходя с места, с удовольствием вылизывать себя. Плевать мне на то, смотрит на меня вся улица или не смотрит. Вот было здорово!
Моя подружка Энни полагала, что я много плакала после исчезновения Эда, так как он напоминал мне об отце. У нее всегда какие-нибудь теории. Конечно, лучшего подарка, чем Эд, я от папы не получала. Когда папа уехал, я только и делала, что тискала Эда, это правда, но все же Энни иногда слишком мудрит, хотя с ней интересно поговорить и у нее всегда полно неожиданных идей о том, почему мы чувствуем так, а не иначе.
Размышления об Эде напомнили мне обо всем том, что исчезло из моей жизни — о самом Эде, о папе, о моем друге, с которым я порвала летом. А теперь и меня тоже не стало. Я до того расстроилась, что, идя по улице, стала выть и скулить, однако довольно скоро обратила внимание на странные взгляды собак и людей. Мне тотчас вспомнился крик матери: «Она бешеная!» — и я решила, что лучше мне не выделяться необычным для собаки поведением. Люди ведь адское племя, и им ничего не стоит убить тебя только за то, что они же сами не понимают тебя.
Тот день, когда папа уехал от нас, был самым тяжелым в нашей жизни, трагедией, наложившей черный отпечаток на все, что было прежде, да и на будущее тоже. До того дня я как должное принимала неуязвимость моей семьи, но потом поняла, что ничего незыблемого в ней никогда не было. Это научило меня ни во что не верить; даже когда все как будто в порядке, втайне могут происходить самые ужасные вещи, которые если не сейчас, то потом обязательно скажутся, естественно, без моего ведома.
Если Джулия не соврала, значит, папа все-таки приходил, чтобы попрощаться и сказать нам о своей любви, следовательно, он и мама давно планировали развод. А если все планировалось давно, то почему он был дома, когда я в тот день пришла из школы? Почему они скандалили и орали друг на друга так, что я слышала все гадости, которыми они обменивались? Когда у меня будут дети, я ни за что, не позволю им стать свидетелями отвратительных скандалов и нарушенных обетов, тем более услышать злые слова, которые людям непременно надо бросить в лицо тем, кого они прежде любили.
