— Потому что я попрошу тебя об одной большой услуге и ты не сможешь мне отказать.
Рабер с тревогой ждал продолжения.
— После нападений на почтовые отделения, — сказал Вержа, — установлена сигнальная система, соединенная с комиссариатом. Это не такая уж роскошь. Нигде я не видел такого легкомыслия, как у администрации. Все вели себя так, словно никому в голову не могла прийти мысль, что через почту проходят миллионы. Например, в те вечера, когда поступает выручка со всего департамента. Я правильно говорю?
— Да, — ответил Рабер, отнюдь не успокоенный.
— Имея эту сигнальную систему, департаментский директор и все кассиры спят с открытым ртом и спокойной совестью. Но зря, потому что есть ты, Люсьен Рабер.
— Я?
— Да, ты. В следующий вторник в восемь часов ты заменишь один из проводов в сигнальной системе. Он обернут резиной. Ты снимешь кусок и заменишь другим, состоящим лишь из резиновой оболочки. Никто ничего не увидит. И никто ничего не услышит, когда придут наши друзья. Ясно?
Рабер отчаянно закрутил головой.
— Вы нездоровы, комиссар? — спросил он.
— Они заберут все деньги, по-моему, миллиард. Я могу тебе сказать с точностью до одного человека, сколько будет служащих, где они будут, какова их, к слову говоря, довольно слабая способность оказать сопротивление. Я изучаю этот вопрос с того самого дня, когда мне поручили предотвратить подобное нападение. Это я разработал систему. Поверь мне, она эффективна, если не знать ее до мельчайших деталей. Потом ты незаметно поставишь провод на место. Понятно?
Рабер ничего не ответил.
— Вы рехнулись, комиссар, — повторил он.
— Ни в коей мере. Скоро ты поймешь, что я не могу поступить по-другому.
Он добавил мягко:
— И что, если ты будешь хорохориться, я не откажу себе в удовольствии раскрыть твое имя, как одного из самых ценных помощников полиции. До самой смерти ты будешь ходить в доносчиках. Обычно в профсоюзах считают, что это самая большая подлость на свете, и они правы. Всюду, где ты появишься, к тебе будут относиться, как ты того заслуживаешь: как к куче отбросов. — Он улыбнулся. — А если будешь умницей, все пройдет хорошо. Ты даже получишь вознаграждение. Миллион. Старых франков. И ты позволишь себе несколько приятных трапез. Мне просто непонятно, как ты еще можешь колебаться.
— А вы?
— Для меня, пожалуй, важнее радости любви. Каждому свое.
— Если вас засекут?
— Невозможно. Если только ты не проболтаешься. Надо научиться молчать хоть раз.
