Я соглашался, мысленно снова видел себя на борту парохода рядом с Ромкой, прокручивал в голове вариант проникновения на пароход, прокручивал, не догадываясь, что и теперь через какие-то минуты судьбе будет угодно снова испытать меня, и придется снова отступить, попросту говоря, не выдержать испытания, что по дороге на пирс меня окликнут, и я, обернувшись, увижу Садыка ― он подкатил на подводе к дощатому складу, где стояла небольшая очередь таких же подвод, ― что брошусь я к нему с покаянностью блудного сына...
― Смотри-ка, объявился! Его разыскивают по всему побережью, где только не шарили, а он ― вот! ― с такими словами встретил меня Садык. ― Что потерял на пристани? А этот? ― кивнул он на Ромку. ― Ага, понятно. Спутался с урками, ― слово "урками" Садык произнес со смаком, голосом человека, видавшего и не такое. ― Промышляете, что ли?
Слово больно задело Ромку. Сжав кулаки, он рванулся на обидчика, да так яростно, что я едва успел встать между ними. Садык струхнул, побледнел, хотя и успел принять оборонительную позу. На том конфликт исчерпался. Ромка сплюнул и со словами: "Ладно, не стану пачкать руки" отошел, поднялся на пирс, присел на ящик в ожидании меня.
― Смотри-ка, урка! С финкой небось, а! Да я... ― минуту-другую, забыв о встрече, Садык запоздало взвинтил себя, продемонстрировал несколько приемов, с помощью которых, приведись, он сокрушил бы "урку".
― Он не урка.
― Кто же тогда?
― Хороший пацан,
― Знаю хороших. Видел. Хорошие, когда спят... а в кармане ― финка.
― Нет у него финки, ― поклялся я.
― Ладно, ― смягчился Садык, доставая кисет. Он скрутил цигарку, затянулся и наконец-то продолжил прерванное. ― Обшарили берег, думали ― веришь? ― что утонул. Кто-то видел тебя на озере в тот день. И лес обшарили, горы. И, веришь, уже стали поговаривать, мол, одного брата Бог взял, другого пожалел.
― Пожалел? ― не дошло до меня.
Садык секунду-другую глядел, что-то увязывая в уме, а потом расплылся:
― С тебя причитается ― суюнчу[5]: брат твой вернулся с войны.
― Мой?! Брат?! Разыгрываешь!
― Знаешь что... Иди ты!
Садык взобрался на сиденье, крутнул вожжами:
― Значит так. Жди меня здесь. Подвезу ― не успеешь очухаться.
Ромка воспринял весть с завидным достоинством. Он не стал ныть, не попрекнул ни единым словом.
― Слушай, Дауд, ― сказал он, выслушав меня, ― вот что: возвращайся.
― А ты?
― Что я? Двину дальше. Обо мне не беспокойся ― привычное дело. И теперь не пропаду. Жми, слышь, без оглядки. Не горюй.
