На этих плитах, поросших мхами,
На этой старой, седой земле
Шуршали платья, пьяня духами,
Вздыхали дамы о короле.
И верный камень забыть не может,
Он помнит свято за часом час,
Он помнит шорох точеных ножек
И целовавший его атлас…
Безумен ветер, сухой и пыльный,
Под высью черной бледна земля,
И голос камня, такой могильный,
Ответа просит у короля.
Над пьедесталом, как сумрак темен,
Из бронзы вылит, как смерть могуч,
Король безмолвен, король огромен, –
Людовик – Солнце на фоне туч.
Скрипят деревья, скрипят устало,
Читают смертный свой приговор.
Кругом вассалы и кардиналы,
Окаменелый и белый двор
Когда же ветра порыв осенний
Заденет гривой лицо земли,
То камни молят о воскресеньи,
О соловьиных смычках Люлли.
Ведь счет потерян часам, неделям…
Вчера?.. Сегодня?.. Всегда?.. Давно?..
И сердце камня всё тем же хмелем
Эпохе мертвой обручено.
Фонтаны, бейте! В туман развейте
Шелка серебряных веретен.
Концерт Моцарта звенит на флейте,
И воздух розами упоен.
Зажгитесь, люстры! Струите нити
В пруды, сквозь дремлющие камыши.
Король, проснитесь, вы крепко спите,
Вы потерялись в ночной тиши.
Но руки шпагу навеки сжали,
Не дрогнут бронзовые кружева.
Весь темный, темный, на пьедестале
Людовик-Солнце. И ночь мертва.
И стихший ветер уходит плавно,
Как дни уходят и вечера.
А камни шепчут: «Ведь так недавно…
Еще вчера…»
Была у меня сероглазая мать,
Но мне запретили ее вспоминать,
И только осталось о прошлом, – о ней, –
Что пела она, как поел соловей.
Я плакала долго, – всё детство в тоске,
Я тени ловила на зыбком песке,
Встречая напрасно у школьных дверей
Высоких, красивых, чужих матерей.
Я долго блуждала а тумане пустом,
И жизнь протекла, как вода под мостом.
Но вечером к правде мы ближе всегда:
Чем глубже колодец, тем ярче звезда.
И вот, неожиданно, а сердце моем
Ты дышишь, ты курским поешь соловьем,
Червонные косы спокойно плетешь,
И в поле колышется спелая рожь.
Ты знак подаешь, ты роняешь звезду,
И я по знакомой дороге иду
В твой чанах ржаной, в твой медовый покой,
Где каждое дерево машет рукой,
Где избы стоят меж запутанных троп
В соломенных шапках, ползущих на лоб.
Каким тебя именем надо назвать,
Моя сероглазая, вечная мать?
Имя Ольга прозвучало глухо,
И плотней сомкнулась тишина,
Словно бережно коснулась слуха
Нежная и страшная струна.
Ольга, это – детство, это ревность,
