Судя по скорости хода, пароход уже выходил из Ла-Манша.
Но в трюме об этом не знали.
Сундук, который Словохотов в ночь перед погрузкой освободил от брюк, выбросив их на склады пробсов, был огромный. Но медведю и человеку в нем было тесно.
Рокамболю было легче: он привык спать во всех положениях и во всякое время, но и он принимался выть несколько раз, а Пашке, живому по характеру, в трюме было очень тяжело. Едва только люк трюма был закрыт Словохотов спиной начал поднимать спинку сундука.
Не тут-то было. Словохотовский сундук попал на самое дно трюма, и на нем, вероятно, лежало несколько тонн багажа.
— Амба, — сказал Словохотов, — заклеились. Пропали мы с тобой, Рокамболь.
Медведь проснулся, лизнул Пашку в лицо — изо рта его пахло зловонно.
— Научил бы я тебя на Доброй Надежде зубы чистить, — сказал Словохотов, — а теперь пропадешь зверюгой. Ну, поцелуемся, земляк, на прощание.
Пашка зажег карманный электрический фонарик и поцеловал Рокамболя в его карие глаза.
Воздух в сундуке становился все тяжелее. Хотелось спать.
Пашка потянулся и стукнул каблуком в стенку сундука. Звук был глухой.
Но, охваченный какой-то новой идеей, Словохотов начал выстукивать оклеенные кожей стенки своей тюрьмы, как доктор больного.
Тук… тук… тук… тук… тук…
— Левая сторона свободна, — произнес он наконец. — Конечно, риск есть, может быть, там зазор только в два вершка шириной, но все-таки воздух достанем.
И в то время, когда пассажиры, спокойно лежа на длинных креслах, лениво следили за полетом чаек, Словохотов прилежно, как взломщик, своим карманным ножом начал взрезывать кожу и фанеру сундука.
Надрезав четырехугольник, матрос уперся в противоположную стену сундука плечом, напрягся и прорвал, ругаясь. Затрещала, лопаясь, парусина наружной обивки, воздух трюма, показавшийся Пашке воздухом воли, ворвался в сундук.
Оставалось проверить, куда идет это отверстие. Словохотов затаил дыхание, укусил губу и протянул руку.
Рука встретила стенку другого сундука в четверти аршина расстояния.
Словохотов выругался.
— Плохое дело, Рокамболь, — сказал он, — сдохнем мы с тобой до Доброй Надежды… Не пить нам чай в Трансваале под деревом.
Тут-то он и запел:
Последний нонешний денечек
Гуляю с вами я, друзья…
А лорду показалась эта песня волчьей. Но каким образом русский матрос вздумал бежать из Союза, да еще с медведем? Для объяснения этого невероятного события мы должны повернуть наше изложение назад и сперва рассказать, что именно произошло несколько дней тому назад под Актюбинском.
