— То есть, как это к делу не относится?! — воскликнул он. — С какой целью вы засунули в бюстгальтер моей доверенной секретарши свою индифферентную трубку? Какого черта?!
— Прошу вас не оскорблять мою любимую трубку, месье!
— А мне плевать, любимая она у вас или не любимая! — диким голосом проревел адвокат. — Может быть, вы ее на помойке нашли! Откуда мне знать? Не слишком ли много вы себе позволяете, комиссар Мегрэ?! Заявляю вам со всей ответственностью, что вы нанесли оскорбление моей подзащитной, запихнув свою вонючую трубку в ее нижнее белье. Если вы полагаете, что это сойдет вам с рук, то вы ошибаетесь. Я не позволю, чтобы пострадала репутация моей доверенной секретарши!
— Бывшей, бывшей секретарши, месье Мейсон. Вы ведь ее уволили.
— Ваши данные устарели, комиссар! Она уже восстановлена в должности. А моей подзащитной она никогда и не переставала быть.
— Она была вашей любовницей? — вдруг задал свой излюбленный вопрос Мегрэ.
Разъяренный адвокат нанес Мегрэ удар в подбородок, выбросив вперед кулак коротким, почти машинальным движением, как это делается в американских фильмах.
Мегрэ даже не поднес руку к подбородку. Лицо комиссара оставалось бесстрастным, как будто ему дали щелчок.
Мейсон нанес Мегрэ еще один удар.
И тут, к всеобщему удивлению, Мегрэ достал из кармана какие-то блестящие предметы и принялся небрежно играть ими.
— Месье Мейсон, я вынужден арестовать вас за нанесение оскорбления представителю закона при исполнении им служебных обязанностей.
— Вы слишком широко трактуете понятие «служебных обязанностей», комиссар! — огрызнулся адвокат. — Тут есть о чем поспорить.
— Думаю, этот спор мы продолжим с вами в другом месте. Если вы не склонны последовать за мной добровольно, я, к сожалению, должен буду надеть на вас наручники.
— Мегрэ, сынок, — произнес Филип Марлоу, — ты не у себя в Париже, — и тотчас же получил удар в лицо.
Марлоу только усмехнулся и продолжал улыбаться все то время, пока Мегрэ работал кулаками.
Мегрэ был взбешен, а потому несправедлив. Теперь это был уже не тот Мегрэ, что по утрам ел яичницу из рук мадам Мегрэ, но комиссар Мегрэ из криминальной полиции, чьи гневные вспышки приводили в дрожь молодых инспекторов и престарелых парижских куртизанок.
— Отдохни, сынок, ты не в Чикаго, — сказал, наконец, Марлоу вспотевшему комиссару и, покачиваясь, как обветшалый парусник, поплелся из гостиной.
Мисс Марпл проводила его сочувственным вздохом и перевела свой пристальный взгляд на Мегрэ. Этот взгляд не сулил ему ничего хорошего.
