В тот же день я призвала махта и выправила вольную Оемаи, а также передала ей во владение свою лавку. Собрала деньги, кое-какие дорогие безделушки и любимые вещи, уложила в резной палисандровый ящичек самые ценные и самые необходимые снадобья и отправила все это на корабль. Когда Оемаи спросила меня, что я собираюсь делать, я ответила, что мне слишком тяжко оставаться здесь после его смерти, и что я намерена отправится в паломничество в обитель Хэмэка. Об этом я отправила покорнейшее прошение роану и вместе с ним — письмо настоятелю Хэмэку, дабы роан прочел его и подтвердил мое прошение своей подписью. С письмами я отправила Кхеву. А потом "приклеила ноготь". Такие слова есть у эсо нашего клана, которые означают подготовку к очень рискованному делу. Из смолы трех горных кустарников варится очень прочный и плохо растворимый клей. Его смешивают с ядом, вываренным из трех рыб кахин и загущенным выпариванием. Потом этим составом на один из ногтей приклеивается тонкая костяная пластинка искусственного ногтя. Если эсо схватывают и он опасается пытки, он просто кладет палец в рот, и ничтожного количества растворившегося яда хватает на то, чтобы сначала исчезла всякая восприимчивость к боли, а затем пришла смерть. Это секрет эсо нашего клана. У каждого клана свои хитрости.
Вечером первого из оставшихся мне дней я посетила свою мать. С начала опалы я почти не жила в ее доме, но сейчас я должна была увидеться с ней и обезопасить ее. Мы с матерью просидели всю ночь напролет, говорили и плакали. Только тогда я в полной мере поняла, что для меня моя мать. Моя гордая, моя самая любимая, самая ласковая на свете мать… Но я так и не рассказала ей, что именно намерена сделать.
Поутру роан призвал меня. Как я теперь понимаю, все это было не без помощи Агваммы. Похоже, он убедил роана в том, что я не опасна и что убивать меня прямо сейчас не стоит, потому, как это может вызвать всякие толки и сплетни, а еще хуже — смятение среди эсо, которые могут решить перебежать под защиту инут. Как и в тот день, когда отправил меня убить Харанхаша-хасэ, он был в синих одеждах печали. Как-будто его действительно огорчала смерть Кайаля…
— Ты скорбишь, Шахумай. Я понимаю тебя. Тяжко потерять того, кто был тебе братом.
— Больше, чем братом, господин мой.
Его глаза постоянно бегали, словно он выискивал какой-то подвох. За спиной у меня стоял его телохранитель, готовый в любой момент рассечь меня надвое. Я подумала — а если бы на его месте стоял Аоллех?
