На эти вопросы никогда и никто не ответит. А, может, это и к лучшему. Если все знать, то незачем и жить.
Очень трудно считать время там, где оно само по себе. Кто знает, когда истечет срок? Приходилось растягивать еду, но голода почти не ощущалось. Твое "я" заполняет тебя, плоть уже не имеет значения. Боюсь, после этого можно без всякого сожаления расстаться с жизнью. Уйти из тела. Любопытно, как это было бы?
Один раз у меня возникло совершенно четкое ощущение чужого присутствия. В келье кто-то был.
— Кто здесь? — звук собственного голоса ударил меня по ушам. Наверное, мы с моим голосом отвыкли друг от друга. Теперь я даже не могу сказать — шепот это был или крик. Но чужой не ушел. Кто это был — человек? Древняя тварь? да вообще это сон был или явь? Что разберешь в темноте…
Постепенно привыкаешь к такому существованию и даже забываешь о том, что это всего лишь испытание. Так что когда отворили дверь, это даже разозлило меня. Во-первых, свет делал глазам больно. Во-вторых, нарушили покой. И вырвали из столь милых сердцу размышлений…
Хэмэк архуш-бари расспрашивал каждого из нас о том, что нам чудилось во тьме. Услышав о том, что в келье был кто-то чужой, он довольно усмехнулся.
— Это хорошо, дитя мое. Это будем развивать. Только научись еще различать то, что есть тут, и что есть не тут.
— Как это, о мудрейший?
— Вы, миряне, говорите о действительном и воображаемом, но границу проводите не там. Я научу.
И научил. Могу сказать, что через несколько месяцев эта способность ощущать в темноте развилась у меня до предела — моего, конечно. Теперь мне было вовсе не сложно пройти по незнакомому темному лабиринту, за сотню-другую шагов чувствуя присутствие человека или другого живого существа. Потом последовала следующая ступень. Нас учили чувствовать суть человека. Враждебен он или нет, лжет ли он, волнуется ли, страдает ли. Этим занимался сам Хэмэк. Надо сказать, нам это потом весьма пригодилось. И постепенно, научаясь читать человека, мы проникались каким-то новым чувством к нему. раньше было просто — оскорбителя и преступника надо убить, и все. Теперь мы видели в нем такое же, как мы, существо. Мы начинали думать. Вот этого и добивался от нас Агвамма. Этому и научил нас Хэмэк.
Последним, что нам предстояло пройти в монастыре, был Лабиринт. Вход в него был у основания стены монастыря, а куда он выходит… у него много выходов. Все пятеро были запущены туда, в полную тьму, вооруженные одними кинжалами. Может, опасность Лабиринта и была преувеличена, но страху мы натерпелись, и хорошо, что Хэмэк научил нас проводить верную грань между "здесь" и "не здесь". Я думаю, что чудовища, которые набрасывались на нас, были прежде всего плодом нашего возбужденного воображения. Но не все. Тот, кто пытался сожрать меня в ледяном пещерном озере, явно был из плоти и крови. По крайней мере, мой кинжал оказался потом в крови, а на плече моем виднелись три очень глубокие длинные царапины от чудовищной трехпалой лапы. Если бы не эти раны, мне никогда бы не узнать, что я еще могу. Вот тогда Хэмэк архуш-бари и сказал мне, что во мне, впрочем, как и во всех нас, есть хоть капля крови древнего народа.
