Еще миг, и штык, с неудержимой силой посланный Григорием, воткнулся в податливое тело врага до самого дула винтовки. Но Григорий не помнил этого мига, что-то случилось с памятью, и она не сработала. Опомнился лишь тогда, когда проколотый насквозь фашист обмяк, навалился на винтовку и потянул вниз. Андреев сделал последнее отчаянное усилие и освободил винтовку, попятился по инерции, уперся спиной в ребристый угол хаты.
Бешеная радость, с которой бежал в атаку, сменилась тяжелым похмельем. Андреев устало привалился к хате, все еще держа винтовку наперевес.
Минуту назад он убил первого в жизни человека. Фашиста. Захватчика.
Бой потихоньку умолкал. Лейтенант Самусь созывал своих бойцов. По улице торопливо шли двое: Игонин и Тюрин.
— Ты где видел его в последний раз? — спросил Игонин.
— Вот тут. Выскочили мы, я гляжу, а Гришки нет.
— Не каркай.
— Я не каркаю. Я говорю: фашист из автомата саданул, а Гришки нет.
— Стоп! — перебил Петро и позвал: — Эгей, Гришу-ха-а!
Григорий очнулся от оцепенения, охватившего его. Отозвался:
— Здесь, — и, оттолкнувшись от стенки, повторил: — Живой я.
Такая усталость навалилась, что еле сделал шаг навстречу друзьям. Ботинки словно свинцом налились — так вдруг отяжелели.
— Не ранен? — тревожил Петро.
— Нет.
— Твой? — Игонин пнул труп фашиста.
— Штыком я его.
— Порядок! А Тюрин чуть не похоронил тебя.
— Я оглянулся, а тебя нет, — затараторил Тюрин, но Петро прервал:
— Идемте, братцы, не то лейтенант искать нас будет. Все вперед ушли.
И они поспешили разыскивать Самуся.
Бойцы валились от усталости. Анжеров не рискнул остаться в местечке на ночь. Вывел батальон на берег речушки и здесь разрешил отдыхать.
Игонин хотел искупаться, но Самусь цыкнул на него.
Однако ему, видимо, самому очень хотелось пополоскаться в теплой живительной воде после пыльной дороги и всех треволнений. Пошел к комроты, вместе разыскали Анжерова, и капитан махнул рукой:
— Купаться! Не всем сразу, по очереди!
Речка оказалась неширокой, но глубокой. Андреев остановился у самой воды, скрестив на груди руки. Прохладно, но хорошо. Попробовал ногой воду — щелок. Бултыхнулся в струю, даже дыхание занялось, а потом почувствовал великое облегчение.
Рядом барахтался и отфыркивался, как лошадь, Игонин.
— Ну как, Петро?
— Сказка! Всю жизнь мечтал!
Тюрин жался у бережка. Не умел плавать. Игонин схватил его в охапку, голого, скользкого, как налим, и потащил на середину. Семен брыкался, горячим шепотом умолял оставить в покое. Петро окунул его дважды и кинул ближе к берегу:
