— Я иду туда.
До Анжерова наконец дошло, что обошелся он с батальонным комиссаром резко, почувствовал неловкость и в то же время признательность за то, что тот не обиделся. Согласился:
— Хорошо, товарищ батальонный комиссар.
Волжанин улыбнулся сердечно, обезоруживающе:
— Вот это иной разговор. Я наблюдателем быть не умею, дорогой Алексей Сергеевич. Это паршивое занятие — быть наблюдателем. И потом запомни: настроение людей — это по моей части. У тебя, как я погляжу, настроение боевое, значит, рядом с тобой мне сейчас делать нечего. Счастливо, я пошел.
Волжанин по-дружески тиснул ему рукой плечо и шагнул в густеющие сумерки, большой, легкий на ногу и очень необходимый всем.
— Берегите себя, Андрей Андреевич! — сказал ему вслед Анжеров.
Между тем первая рота завязала перестрелку, чтоб отвлечь противника от штурмовых групп.
Группу, которая обходила местечко с севера, возглавлял лейтенант Самусь.
Смеркалось. На восточной окраине, в сумеречной мути, лежала окутанная туманом речушка. Подход с севера был открытым. Ни кустика. Самусь ради предосторожности отвел группу чуть в сторону, выдвинулся на линию местечка и развернул бойцов в цепь. Двигались к окраине то перебежками, то ползком. Молча. В тишине.
Метров триста оставалось до первых домов, когда их заметили. Две зеленые ракеты вспороли темное небо, осветили кругом все мертвенно-бледным дрожащим светом: плетень с наклонившимся подсолнухом, соломенную крышу, выглядывающую из-под какого-то дерева. Руку Андреева облило зеленоватым светом, отчего она казалась неживой. Он даже отдернул ее, чтоб не видеть. Игонин лежал рядом и прошептал в ухо:
— Веселая ночка будет, Гришуха. Люблю повеселиться!
Гулко ударил пулемет. Григорий в первую минуту не сообразил, что это вдруг запикало над соловой: пи-ик, пи-ик, пи-уть, пи-уть. И похолодел — пули! Это ж пули свищут, смерть вот так свищет. Подними голову, и шальная поцелует в лоб. И все. Крышка.
Ракеты погасли. Справа скомандовал Самусь:
— Вперед! Перебежками!
Григорий чуточку приподнялся и оглянулся, чтобы посмотреть на Петра, а того уже рядом не было. Куда он исчез? Наверно, в тот момент, когда Григорий пригнул голову и зажмурился, слушая разудалый пересвист пуль. Петро подался вперед. Отчаянная голова! Метрах в десяти чернел плетень. Сухая истоптанная коровьими копытами земля притягивала к себе, как магнитом. От плетня тянул душный запах крапивы. До плетня можно добраться в два прыжка. Там кто-то уже есть. Ага, так это Петро.
