— Я не хочу выходить из этой комнаты! Мне нравится эта комната!
Я ему покажу, как я дерусь! Я прыгаю на него, пускаю в ход кулаки, зубы, ногти.
Но у меня ничего не выходит. Он непоколебим, как скала.
Он не позволяет мне причинить вред ему или себе. Мы спотыкаемся и падаем на пол. Внезапно моя злость проходит.
Я лежу на нем. В груди болит. Я сбрасываю обувь.
Я опускаю голову ему на грудь. Мы неподвижны. Его руки удерживают меня, сильные, уверенные, безопасные.
— Я скучаю по ней, — говорю я. — Я не знаю, как жить без нее. Во мне дыра, которую ничем не заполнить.
А помимо дыры есть кое-что еще. Что-то настолько мерзкое, что я отказываюсь это видеть. Я устала. Я не хочу больше чувствовать. Ни боли. Ни утраты. Ни ошибок. Только черное и красное. Смерть, молчание, похоть, сила. Только тогда мне спокойно.
— Понимаю.
Я поднимаю голову и смотрю на него. В его глазах таятся тени. Я знаю эти тени. Он действительно понимает.
— Тогда почему ты заставляешь меня?
— Потому что если ты не найдешь, чем заполнить эту дыру, Мак, найдет кто-нибудь другой. И если кто-нибудь другой ее заполнит, он завладеет тобой. Навечно. И ты никогда не вернешься.
— Ты странный человек.
— Вот как? — Он слабо улыбается. — Я уже человек? Я больше не зверь?
Только так я и называла его раньше: мой любовник, мой зверь.
Но теперь я нашла еще одно слово — «человек». Я смотрю на него. Его лицо словно мерцает и изменяется, и в какой-то миг кажется мне жутко знакомым, словно я знала его когда-то прежде, не здесь. Я касаюсь его, медленно провожу пальцами по высокомерным и прекрасным чертам. Он поворачивается к моей ладони, целует ее. Я вижу за ним какие-то очертания. Книги, и полки, и шкафы с безделушками.
Я ахаю.
Его руки сжимают мою талию, причиняя боль.
— Что? Что ты видела?
— Тебя. Книги. Много книг. Ты… я… знаю тебя. Ты… — Я замолкаю.
Вывеска, скрипящая на ветру. Янтарный свет канделябров. Камин. Дождь. Бесконечный дождь. Звенит колокольчик. Мне нравится этот звук.
Я трясу головой. Нет такого места, нет такого времени. Я еще сильнее трясу головой.
Он удивляет меня. Он не произносит слов, которых я не хочу слышать. Не кричит на меня, не называет Мак и не настаивает, чтобы я продолжала.
И даже, когда я открываю рот, чтобы снова заговорить, он целует меня. Крепко.
И затыкает мой рот своим языком.
Он целует меня до тех пор, пока я не забываю, как говорить и даже как дышать, до тех пор, пока мне не становится все равно, смогу ли я вообще дышать. До тех пор пока я не забываю, что он на миг показался мне не зверем, а человеком. До тех пор пока картинки, которые так беспокоят меня, не разлетаются пеплом от жара нашего желания.
