На
Красносельской
остались трое
из пяти красноармейцев
и офицер, а двое
остальных
сейчас сидели
на скамье дрезины
рядом с Ершиком,
Доктор, как
оказалось не
только по профессии,
но и по прозвищу,
не умолкал ни
на минуту, правда,
из-за шума мотора
его негромкий
голос не всегда
удавалось
расслышать.
Остановку на
Комсомольской
они сделали
только для
того, чтобы
проводить
подростка до
поста, на вопрос
«куда дальше?»
ответ был кратким:
военная тайна.
Выйти с «красной»
линии оказалось
намного сложнее,
чем попасть
на нее: пока
Ершик не показал
пограничникам
пропуск, даже
Доктор не убедил
их в том, что
он не перебежчик
и не просит
политического
убежища в Ганзе.
Странные люди,
уйти свободно
не дают, своим
на слово не
верят...
-
Перебежчик?
Ну,
теперь в Ганзе
начинается
то же самое!
- Да.
Хочу домой в
демократию.
– Он вспомнил
слово, сказанное
Георгием Ивановичем
по другому
поводу. На его
счастье, дежурил
тот же самый
человек, мимо
которого он
проходил еще
совсем недавно,
а свитер у Ершика
был приметным,
пропустили
за несколько
патронов, и
посоветовали
больше без
нужных бумаг
границ не пересекать.
Трамвай
набирал пассажиров,
у него еще было
немного времени,
чтобы побродить
по Комсомольской,
задрав голову.
В середине
платформы на
одной из мозаик
был изображен
не былинный
витязь и не
красноармеец
с винтовкой,
а просто лысый
мужик в пиджаке,
его портрет
не раз попадался
на глаза на
«красной»
линии, и почему-то
центральный
комитет, не
дававший покоя
Ершику своим
незримым повсеместным
присутствием,
был каким-то
образом связан
с этим человеком.
Уже забираясь
на скамью, он
спросил у соседа:
- А
кто там на потолке?
-
Ленин.
-
Точно! А я-то
думал, почему
лицо знакомое!
Сосед
отодвинулся
от него подальше,
на всякий случай...
А Ершик с удовольствием
подставлял
лицо встречному
ветру, думал
о Майе и пытался
вообразить,
как выглядит
сынишка Старого,
которому он
должен привезти
книгу. Отец
будет читать
ее сыну перед
сном, как его
собственный
папа читал
книги ему самому.
И объяснять,
что такое Англия,
остров и корабль...
- На
Проспекте Мира
выходит кто?
– Не услышав
ответа, водитель
лишь слегка
притормозил
у станции, Ершик
сполз под скамью:
ему не показалось,
он точно видел
на платформе
маму. Хотелось
крикнуть: остановите.
Но, если решил
сначала добраться
до Пушкинской,
значит так
надо, мужчина
он или нет? Особист
говорил, что
многие в четырнадцать
лет уже носят
оружие, а он
книгу донести
не может? С мамой-то
все в порядке,
это даже хорошо,
что он ее увидел,
она подождет.
С такими мыслями
даже заброшенная,
но кажется, не
пустующая,
недостроенная
станция, мимо
которой они
проезжали, не
вызвала у него
интереса.
