Новости об Элвине Сэнди узнал, когда тетя Эвелин уже ушла восвояси. Отец сидел за кухонным столом, разбираясь со своими чековыми книжками, — он планировал еще этим же вечером отправиться за покупками, мать и Сэнди разбирали в подвале одежду, привезенную им обратно из Кентукки, прикидывая, что починить, а что выкинуть перед тем, как отправить в стирку все остальное. Мать никогда не откладывала дел на завтра, вот и сейчас она решила определиться с грязной одеждой, прежде чем пойти спать. Я сидел с ними в подвале, по-прежнему буквально пожирая глазами старшего брата. Он и так-то всегда знал кучу всего, что еще не было известно мне, а вернувшись из Кентукки, знал, конечно же, еще больше.
— Мне надо сообщить тебе об Элвине, — сказала ему мать. — Писать мне не хотелось, потому что… одним словом, я не хотела тебя расстраивать. — И тут, собравшись с силами, чтобы не расплакаться, она еле слышно произнесла. — Элвин ранен. Он в английском госпитале. Он восстанавливается после ранений.
— А кто ж его ранил? — с изумлением спросил Сэнди, как будто мать поведала ему о несчастном случае, происшедшем на нашей улице с кем-нибудь из соседей, а вовсе не об оккупированной нацистами Европе, где людей калечили, ранили и убивали круглыми сутками.
— Подробности нам неизвестны, — ответила мать. — Но это ранение нельзя назвать легким. Мне надо сообщить тебе, Сэнфорд, крайне неприятную и грустную вещь. — И хотя она старалась держаться сама и подбадривать нас, ее голос предательски дрогнул. — Элвин лишился ноги.
— Ноги? — Немного есть слов, столь же недвусмысленных, как «нога», но Сэнди понадобилось какое-то время, чтобы просто понять услышанное.
— Именно. Согласно полученному нами от больничной медсестры письму, он лишился левой ноги чуть ниже колена. — И, словно это могло в какой-то мере утешить, она добавила. — Если хочешь прочесть, письмо мы сохранили.
— Но… как же он будет ходить?
— Ему собираются приделать протез.
— Но я не понимаю, кто его ранил. При каких обстоятельствах это произошло?
— Ну, он ведь отправился на войну с немцами. Так что это, наверное, сделали немцы.
Сэнди, наполовину переварив услышанное, наполовину нет, спросил:
— А какая нога?
Мать не сочла для себя за труд повторить уже сказанное:
— Левая.
— Он что, потерял всю ногу? Всю целиком?
— Нет-нет, — она явно старалась его приободрить. — Я тебе уже говорила, сынок, — чуть ниже колена.
И вдруг Сэнди заплакал, а поскольку он так раздался в плечах и в груди и в запястьях по сравнению с тем, как обстояло дело перед его отъездом, поскольку его мускулистые руки подобали уже скорее не мальчику, а мужу, меня так изумил его плач, что я тоже заплакал в голос.
