– Болит? – Андрей слегка коснулся окровавленной куртки на груди Олеси.
На этот раз девушка не отстранилась. Она выключила рацию, по которой до сих пор безуспешно пыталась связаться с внешним миром, сунула руку за пазуху и продела палец через отверстие в побуревшей ткани куртки.
– Нет… – задумчиво протянула Олеся. – Чувство какое-то странное… Будто воздух какой-то другой, вкус не тот. Как долго-долго сидеть в землянке, а потом выйти в лес.
Она подняла взгляд на Андрея и ненадолго замолчала. Андрей очнулся, поймав себя на том, что не помнит, когда он последний раз дышал. Попытка выдоха получилась такой шумной, что, испугавшись непонятно чего, курсант уже сознательно остановил дыхательный процесс и, поперхнувшись, закашлялся. Олеська опустила ресницы.
– Не боишься? – Андрей удивленно поднял брови, и Олеся уточнила: – Летать? Это даже не самолет…
– Я… – Он, будто на что-то решившись, продолжил уже более твердым голосом: – Я не полечу. Что мне там делать? Нет у меня там никого. Не ждет никто. Зачем? Да и вообще…
Запал кончился так же быстро, как и появился. Андрей кашлянул еще раз и снова замолчал. Олеся осторожно положила ему голову на плечо, и Андрею показалось, что воздуха вокруг не стало совсем.
– А хочешь, я поговорю с Дедом? Нам снайперы в отряде ой как нужны… Будем вместе охотиться… То есть на задания ходить…
– Я тебя не пущу.
– То есть как?
– Женщина должна сидеть дома, ну… в землянке хотя бы. Готовить ужин и ждать мужчину.
– Да ты деспот.
– Ага, я такой. – Андрей улыбнулся и, осторожно полуобняв Олеську за плечо, вдохнул запах пропыленных рыжих волос. – Женщина должна слушаться мужчину. Я так семью понимаю.
Вышедший на середину зала командир диверсионной группы трижды хлопнул в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание.
– Всем незанятым в разминировании и дежурном охранении – спать! – Дед взглянул на часы. – Побудка через сто пятнадцать минут.
Уставшие партизаны в большинстве своем тут же попадали на ближайшие хоть чуточку подходящие для отдыха поверхности, не заботясь особо обустройством импровизированных постелей. Единственными, кто не среагировал на самую приятную в данный момент и в данном месте команду, оказались Андрей и Олеся. Они смотрели в глаза друг другу, а вокруг уже не было ничего…
Как это частенько случалось в последнее время с оберштурмбаннфюрером СС Дартцем, период сильного раздражения, залитый пятью-шестью рюмочками хорошего коньяка, плавно переходил в период сонного оцепенения, сопровождаемого тяжелыми видениями рассерженной фрау Дартц с неизменными белыми бигуди в волосах и противного розового язычка ненавистного пуделя Фрица, любимца все той же упомянутой ранее фрау. Для внешнего наблюдателя означенный период характеризовался негромким, но противно-скрипучим храпом. Правда, наблюдателей в кабинете коменданта не наблюдалось. На базе установилось относительное непонятное затишье, партизаны спрятались под землей, поднятый по тревоге гарнизон тихо сидел на занятых позициях, стараясь не попадаться на глаза гестаповцам и спецназу, а сам спецназ мотался неизвестно где. Или просто хорошо прятался от некомпетентного взгляда.
