– Спросили, сколько мне лет, – рассказывал один. – Я говорю: «Играю сорокалетних». Ну, чтоб в самый раз для этой роли. А они: «Мы вам позвоним». И так взглянули, что я сразу понял: не будет никакого звонка, и надеяться нечего.
– А я подумываю ресторанчик открыть, – отвечал другой. – Вот только пекарей подыскать надо.
По ту сторону улицы горкой взбитых сливок высился шпиль церкви Сент-Мэри; катили автобусы; Ислингтон разыгрывал воскресный вечер как по нотам, и я вознес ему мысленную хвалу: если бы каждый делал, что ему положено, в должное время, в мире стало бы куда безопаснее.
Когда я вернулся за столик, Амариллис залпом проглотила виски, точно лимонад, и надолго припала к пиву.
– Моя мать снова вышла замуж, – продолжила она наконец. – Кто-то написал такую книжку – «Шестьдесят четыре драматических сюжета». Не знаю, есть ли там сюжет с матерью, дочкой-подростком и отчимом, только и мечтающим, как затащить дочку в постель.
– У Набокова точно есть.[111]
– Его звали Найджел. Он вечно ковырял в носу, а потом облизывал палец. Рано или поздно каждый понимает, что дальше ехать некуда. Я ушла из дому, и с тех пор мы с матерью больше не виделись. Я не трахалась со всеми без разбору, но по-прежнему не могла не влюбляться, а разница тут, похоже, невелика. Ну вот, я не рассказала тебе всего, но рассказала больше, чем кому бы то ни было за всю свою жизнь.
– Может, хватит говорить о любви? – предложил я. – Может, лучше подумаем о том, чтобы остаться вместе?
Амариллис потянулась ко мне и сжала мою руку.
– Отныне и впредь, как ты тогда сказал?
– Я и сейчас так говорю.
– А я все думаю о той лавчонке, где мне купили подушечку. До сих пор помню, как она пахла.
– Почему же ты ее не взяла с собой?
– Я распрощалась с детством, а она была его частичкой.
– И теперь ты хочешь вернуться в ту сувенирную лавочку, где ты ее впервые увидела, потому что там тебе было хорошо?
– Да, но ты туда не хочешь, так ведь?
– Так.
– Значит, ты там тоже побывал?
– Да, или в каком-то похожем месте, но, видимо, задолго до тебя. Кто там торговал сувенирами?
– Девушка лет восемнадцати. А еще там была старуха, вся в черном. Она сидела в кресле-качалке с котенком на руках.
– Черным?
– Да. Думаешь, это то же самое место?
– Похоже.
– А почему тебе туда не хочется?
Я объяснил.
Амариллис посмотрела на меня задумчиво.
– Понимаю, каково тебе, – сказала она.
– Езда на машине, красный закат и женщина, поющая по радио, старуха в сувенирной лавке, черная кошка и та подушечка – все это для меня связалось с гибелью родителей.
